Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой [Т.1]

АА все время кажется, что это сон, и она спрашивает беспрестанно Николая Степановича: "Коля, это не снится мне? Ну докажи, что это не снится!.." Вдруг АА вспоминает, что ведь есть Анна Николаевна… Она в недоумении — с кем же будет Николай Степанович? с ней или с Анной Николаевной? Этот вопрос мучает ее… Она спрашивает Николая Степановича… Николай Степанович отвечает: "Я сегодня поеду к ней, а потом вернусь…" И вот Николай Степанович уезжает…

АА: "На этом я и проснулась… Не знаю, что дальше было… А Мандельштам сегодня видел во сне, что я толстое письмо получила. Он утром приходит ко мне и говорит: "Анна Андреевна, я по праву соседства должен Вас поздравить — Вы сегодня толстое письмо получите…" А потом приехал Н. Н. (Пунин) и привез письмо — действительно, очень толстое".

Входит Надежда Яковлевна. Сообщает, что О. Э. все-таки Голлербах утянул к себе. Сидит. Разговариваем втроем. Я почти не принимаю участия в разговоре. Помню — о Иванове-Разумнике говорили. Трунят над ним. Но говорят, что, кажется, он совсем не плохой, даже хороший человек.

АА: "Ведь то, что он ругал меня, это еще не делает человека плохим! — смеется. — Плохо пишет. Ругает, но приличным совершенно тоном".

АА помнит свою встречу с ним — однажды на улице (недавно). Шел дождь. Воротник меховой и усы, мокрые — придавали ему особенно унылый вид…

АА: "Он был похож… Но нет, я ничего не хочу плохого про него говорить. Это нехорошо будет… Он хороший человек, не нужно".

В ту встречу Иванов-Разумник просил АА дать стихи в журнал. АА отказала, потому что в том же номере должна была быть статья Блока "Без божества, без вдохновенья".

АА: "Статья эта несправедливая, очень желчная… Вы знаете, когда Блок ее написал. Я считаю, что ее совсем не нужно было печатать так… Ее можно и нужно поместить в полном собрании Блока, потому что ее написал Блок, но было ее помещать в журнале. А главное — она была написана еще при жизни Николая Степановича, в другой обстановке…" (Обрыв.)

…держиваю, потому что писать, не имея времени отделывать, — бессмысленно. АА отвечает на это, что Николай Степанович говорил, что не надо удерживать; когда хочется писать, надо писать, ни на что не обращая внимания.

Чтение стихов и обсуждение разговоров о символизме, который тогда расшатывали общие усилия. Менее снобичной была компания.

Из разговоров о Николае Степановиче записываю следующие слова АА: "Цех собой знаменовал распадение этой группы (Кузмина, Зноско и т. д.). Они постепенно стали реже видеться, Зноско перестал быть секретарем "Аполлона", Потемкин в "Сатирикон" ушел, Толстой в 12 году, кажется, переехал в Москву жить совсем… И тут уже совсем другая ориентация… Эта компания была как бы вокруг Вячеслава Иванова, а новая — была враждебной "башне". (Вячеслав же уехал в 13 году в Москву жить. Пока он был здесь, были натянутые отношения.) Здесь новая группировка образовалась: Лозинский, Мандельштам, Городецкий, Нарбут, Зенкевич и т. д. Здесь уже меньше было ресторанов, таких — Альбертов, больше заседаний Цеха, больше… (Обрыв.)

Мне надо выяснить, что из касающегося АА есть у Голлербаха. АА очень боится, что ее переписка с Недоброво в руках Голлербаха. (Когда Недоброво заболел туберкулезом и был отправлен на юг, его квартира в Ц. С. осталась пустая.. Всеми пустующими квартирами, представляющими художественную ценность, заведовал, по службе, Голлербах. Он не поленился, вероятно, узнать, что есть в квартире Недоброво, и если обнаружил там эту переписку, конечно, не постеснялся прибрать ее к рукам…)

Говорили о Мандельштаме. Я спрашиваю ее теперешнего, после частых встреч, впечатления от Мандельштама. АА отвечает, что очень хорошее, что он очень хорошо к ней относится…

АА: "Мандельштам очень хорошо сказал — он всегда, вы знаете, очень хорошо умеет сказать: "Впечатление такое, как будто надо всем во-… (Обрыв.)

АА читает мне отрывок из неоконченной поэты "Трианон", 10-я строка отрывка:

И рушились громады Арзерума,
Кровь заливала горло Дарданелл…

Больше я ничего не запомнил… О, несчастная, проклятая моя хилая память!..

АА говорит, что это поэта, что "тут и Распутин, и Вырубова — все были"; что она начала ее давно, а теперь "Заговор Императрицы" (написанный на ту же, приблизительно, тему) помешал ей, отбил охоту продолжать…

Я говорю АА, что у нее, по-видимому, много ненапечатанных поэм…

АА: "У меня только 2 поэмы и есть: одна петербургская, а другая вот эта — "Трианон"…"

АА сегодня лежит в постели в белой фуфайке. А в прошлый раз, в воскресенье, она была в темном платье и сказала мне тогда, когда у нее поднялась температура и она стала себя плохо чувствовать, что она первый раз решила приодеться, надела платье, и вот жар начинается…

К вечеру слабость АА очень сильна. Ей трудно поднять голову с подушки… Она задыхается… В 7 часов мерит температуру — опять сильный подъем: 37,7…

У АА часы сегодня идут так, как им хочется, — врут не то на час, не то на 2. Я иду смотреть на часы в контору пансиона. Вижу — 8 часов. А поезд уходит в 8. 22.