Ад

Четыре из них, стоявших возле самой железной дороги, накренились, странным образом не переворачиваясь и не скатываясь в воронку, которую можно было различить за клубами черного дыма. Этот дым полностью укутывал два резервуара. На третьем сквозь него иногда проблескивали языки пламени, а четвертый, ближайший к подъездным путям, горел в полную силу. Вокруг стояли пожарные и медицинские машины, вверх вздымались мощные струи воды, в небе пошатывался вертолет, а неуклюжие, роботоподобные существа в пожарных костюмах разворачивали толстый рукав пеногасителя.

Вертолет сделал круг над нами и полетел в западном направлении, погрузившись на недолгое время в черную тучу. Воздух был удушающе-горяч. Он тяжело вкатывался в легкие, и создавалось впечатление, что добрая его часть так и остается в них, несмотря на участившееся дыхание. Лялька вдруг закашлялась. Долго и тяжело. Оживший Алексиевский вертел головой во все стороны и причмокивал языком: «Чудесно! Прекрасно! Прелестно!» За что и получил чудесную, прекрасную и прелестную головомойку от обозленного Паламаренка и подчеркнуто-спокойного Мельниченка.

Увидев, что мы вышли из автобуса, к нам подбежали трое военных, пожарник и милиционер. Милиционер еще только пытался наладить участившееся дыхание, а пожарник уже вскинул руку к каске, отдавая честь и собираясь доложить о сложившейся ситуации. Но так и остался с полуоткрытым ртом. Неожиданно что-то зашуршало все громче и громче, постепенно перекрывая отдаленное шипение воды из брандспойтов, а потом сильно щелкнуло, и все последующее начало происходить, словно в замедленном американском боевике.

Земля покачнулась, и резервуары зашевелились, чем-то напоминая поплавки на зыбкой поверхности волн. Потом они застыли в неуверенном равновесии, но четвертый, горевший сильнее всех, начал клониться, клониться, и вдруг сорвался в воронку, которая, как мне показалось, моментально увеличилась и начала напоминать рыбий рот, всасывающий в себя упругую воду.

На мгновение стало тихо, словно накануне сотворения мира.

А потом огромный, метров в пятьдесят, пламенный смерч ввинтился в покрытые гарью облака. Мощный порыв раскаленного воздуха бросил нас на землю, и, уже падая, я успел заметить, как воронка наполняется гудящим, взбесившимся огнем. Казалось, это не нефть из разрушенного резервуара растекается по впадине, а сама земля, разверзнувшись, выплевывает из своих недр обезумевшее пламя, заключенное кем-то там миллион миллионов лет тому назад.

День третий

1

За большим, зарешеченным в крупную клетку окном уже серело. Звезд не было видно. Впрочем, их не было видно и ночью: дым застилал все небо, и на этом скомканном ветром покрывале колыхались красные отблески пожара. А внизу на фоне бушующего пламени суетились черные, просмоленные фигурки людей, напоминающие воинов первобытного, всеми забытого племени. И эти дикари неистово вытанцовывали свой каннибальский танец, оставшись наедине с богом огня вне пространства, вне времени. И вне разума.

Я медленно перебирал в уме все, произошедшее вчера. Авария приобрела опасные масштабы. Пострадало двенадцать человек. Двое сгорело сразу же, вопящими факелами кружась по выжженной земле, а потом бесформенными головешками пытаясь ввинтиться в ее внутренности. Все вокруг пропиталось смрадом горелого мяса.

Я помнил, как Лялька упала на колени, и ее тяжело рвало, а мы с каким-то солдатом в это время вытаскивали из загоревшегося пожарного автомобиля потерявшего сознание водителя. Потом таскали обожженных людей к машинам «скорой помощи», и подобие человека с черным лицом хрипело на носилках: «Мам!.. Мам!.. Мамочка!..», а Алексиевский ругался страшным матом и никак не мог засунуть свою бородищу в противогаз.

Я помнил, как Паламаренко съездил по физиономии какого-то инженера, который сначала орал, бегая кругами: «Люди! Родные мои! Спасайтесь — сейчас все здесь к черту взорвется!», а потом плакал, став в раскорячку и размазывая по щекам слезы вместе с запекшейся в них сажей.

Я помнил все. Только не помнил, сколько километров накрутил, гоняя по заводу, с кем-то ругаясь, что-то доказывая, что-то таская, сажая бесчисленные синяки, ожоги и ссадины, но не забывая, однако, сунуть иногда кому-нибудь под нос диктофон. Я не помнил, как потерял Ляльку, Дмитрия, Алексиевского и как оказался на проходной возле машины Паламаренка, расспрашивая водителя про Беловода. Того нигде не было. Его искали. И в это время нашлась Лялька, но какая-то машина сразу же увезла их с Дмитрием на студию.

А потом на завод ворвались полтавские спасатели, и я ненадолго стал курьером мэра, разнося по территории химии его руководящие распоряжения. Ожидалось прибытие и высокого киевского начальства из министерства чрезвычайных ситуаций, но оно задерживалось. Связь пропала полностью, и поэтому был задействован весь транспорт, оказавшийся в поле зрения. Иногда мне казалось, что машин на заводе стало больше, чем людей.