Ад

Камень слушал и диву давался. Нет, положительно, он недооценивал своего товарища, которого считал поверхностным и легкомысленным. Да, он, конечно, совершенно по-детски любит похулиганить, но иногда высказывает вполне зрелые и глубокие суждения. А может быть, это происходит именно потому, что он так и остался большим ребенком, а устами младенцев, как считают люди, глаголет истина. Ведь если вспомнить, как Андрей повел себя, когда Николая похитили, то выходит, что Ветер абсолютно прав. Андрей тогда жестко инструктировал Любу, как сказать, что сказать, когда позвонят похитители, он контролировал каждый ее шаг и не отпускал от себя до тех пор, пока все не закончилось. «Ты обязательно сделаешь что-нибудь не так», — говорил он. А еще раньше, много лет назад, он поехал на похороны Григория, потому что был уверен, что Тамара не сможет все организовать так, как надо, а он знает, как надо, и поможет ей.

Ворон внимательно следил за ходом дискуссии, периодически отвечая на вопросы друзей. Главную новость он приберег и держал в рукаве, как козырного туза. Но приберег он ее не для пущего эффекта, вовсе нет. Он ждал, когда улетит Ветер. Потому что вопрос был, скажем так, щекотливый, деликатный был вопросец.

Но Ветер все не улетал, он удобно расположился между мягкими, облепленными пушистым снегом еловыми лапами и был явно настроен на длительный просмотр сериала. В голове у Ворона созрел коварный план: саму новость он объявит сейчас, а свой деликатный вопросец обсудит с Камнем попозже, когда Ветер уметется в дальние края. Он придумал, как заставить друга убраться подальше. И побыстрее.

— Я тут еще кое-что узнал, — с показной скромностью произнес Ворон. — Уж не знаю, интересно это вам будет или нет… Но я все равно скажу, чтобы вы потом не ругались, что я от вас что-то утаиваю.

— Говори, говори, — подбодрил товарища Камень. — Мы тебя внимательно слушаем.

— Вадим погиб, — коротко сообщил Ворон.

— Как?! — в ужасе воскликнул Камень.

А Ветер довольно равнодушно спросил:

— Кто такой Вадим? Я что-то не припомню такого.

— Это человек, в которого много лет была влюблена Леля Романова, — объяснил Ворон. — С самого детства. Они в одном доме жили.

— А, да, да, что-то припоминаю, — протянул Ветер. — И что случилось? Разбился на машине?

— На самолете. Летел в командировку в Волгоград.

— Это в каком же году произошло? — живо заинтересовался Ветер. — В четвертом, что ли?

— В четвертом, — подтвердил Ворон, чуя недоброе.

Уж в чем, в чем, а в авиакатастрофах Ветер был докой, он всюду летал и все про это знал. Того и гляди, в обсуждении гибели Вадима он может перетянуть одеяло на себя и оказаться главнее Ворона. Этого еще недоставало!

Худшие предположения Ворона немедленно оправдались.

— Это я хорошо помню, — заявил Ветер. — Двадцать четвертого августа два самолета разбились, один в Тульской области, другой в Ростовской. Тот, который в Волгоград летел, взорвался и упал в районе села Бучалки. Страшная трагедия, — его голос дрогнул. — До сих пор не могу без слез вспоминать. Сорок три человека погибли.

— А вот и нет, — авторитетно заявил Ворон. — Не знаешь — не выступай. Не сорок три, а сорок четыре.

— Да где же сорок четыре? — возмутился Ветер. — Я точно помню, тридцать пять пассажиров и восемь членов экипажа, всего сорок три выходит.

— Не знаю, что там у тебя выходит, а только я через несколько дней после катастрофы специально туда летал, там тело сорок четвертого пассажира по частям собирали. Я сам слышал, как спасатели так и говорили: мол, сорок четвертый. У меня прямо сердце разрывалось на это смотреть. А родственников-то как жалко! В общем, мне всех было жалко, я так плакал, что даже плохо видел, что вокруг происходит.

Ворон загрустил от печальных воспоминаний, но в то же время был ужасно доволен тем, что удалось уесть вездесущего приятеля и тем самым снизить в глазах Камня его ценность как эксперта и источник информации.

— Откуда же он взялся? — растерялся Ветер. — Было же тридцать пять и восемь, и еще сорок шесть на другом самолете, всего восемьдесят девять. Я не мог ошибиться.

— А вот и девяносто, — злорадно проскрипел Ворон. — Ты бы лучше читать научился, а то все слухами пользуешься, какое-нибудь облачко или симпатичная радуга тебе чего-то напоют, а ты всему и веришь. А я, между прочим, газеты читаю. В газетах черным по белому было написано: девяносто погибших в двух авиакатастрофах.

— Слушайте, но это же ужасно, — перебил их Камень, до этого не ввязывавшийся в полемику, — вы спорите о том, сколько погибло людей, восемьдесят девять или девяносто, это же разница не просто в единицу, это разница в целую жизнь. В целую чью-то жизнь! Вы только вдумайтесь! Девяносто человеческих жизней закончились практически одновременно, у людей ведь были планы, они о чем-то мечтали, кого-то любили, их, в конце концов, кто-то ждал и любил. А государство не может точно сказать, сколько его граждан пострадало в катастрофе, как будто это ему не интересно. Я вообще не понимаю, как так может быть, чтобы не знать точно, сколько человек погибло. Ветер, у тебя откуда информация?