Ад криминала: Рассказы и очерки

Хозер задумался. Интересно, как кончит он? Хотя для него нет таких категорий, как свои и чужие. Он просто игрок, и эта игра кормит его и питает все его творчество. Он гражданин Земли, а не какого-то ее островка или океана. Он никогда не был патриотом и никогда им не будет. Его не должны убить, потому что он не уголовник и не преступник, и на нем нет крови. Если его схватит ГБ, то он может оказать очень значительные услуги и выкупит свою жизнь. А где будет его могила — на Колыме или под Парижем — ему плевать…

— Что с вами, Исаак Давидович? — удивился Гаршин.

— Да так, — встрепенулся Хозер, — лирические воспоминания.

— А, бывает… кстати, у меня есть человек, который мог бы заменить Сигму, — он скосил глаза на заднее стекло и ухватился за ключ зажигания.

"Лада" сорвалась с места и свернула в ближайший переулок. Серая "Волга" следовала за ними по пятам. Терять уже было нечего, и Костя выскочил на дорогу с односторонним движением.

— Это уже финиш, — пробормотал Исаак Давидович, лихорадочно прикидывая варианты ухода из России.

— Спок, дядя, спок, — не терял самообладания Гаршин, вцепившись в баранку. — Теперь они уже не посмеют, не те времена.

От хвоста оторвались минут через пять, потом остановились на платной стоянке и пересели в такси. Вышли у "Кропоткинской" и спустились в подвальчик кооперативного кафе "Репортер". Костя выбрал столик, с которого просматривался вход, и заказал фирменное блюдо с салатом. Хозер попросил сто граммов коньяку.

Когда подали кофе, Гаршин закурил американскую сигарету и, откинувшись на спинку стула, с улыбкой сказал:

— А мы, господин Хозер, уже сделали воскреситель. Пашет как зверь.

— Какой воскреситель? — не понял Исаак Давидович.

— Ну, тот прибор, о котором я вам говорил в прошлый раз. Тончайшая штука, рядом с которой "Факандр" — каменный топор.

— Вот как, — заерзал на стуле Хозер, скептически усмехаясь. — Значит, вы можете подойти к гробу и сказать покойнику: "Лазарь, встань, возьми постелию свою и ходи"?

— Совершенно верно. Мы исследовали феномен колдуна Чудакова и на основе исследований создали прибор.

— Это тот самый Чудаков, который…

— Да, тот. Помните, у него была такая коронка: он заходил в морг с двумя операторами и, приблизившись к трупу человека, умершего три дня назад, что-то шептал ему на ухо; труп поднимался и шел на оператора, который в ужасе бросал камеру и бежал, а покойник, сделав еще несколько шагов, падал замертво. Так вот, Чудаков не мог объяснить, откуда у него колдовская сила, он уверял, что она просто передана ему умершим колдуном — его дядей. А мы не только объяснили, мы создали электронного Чудакова в десятой степени.

— Кто это вы?

— Гениальная семерка, неформальная группа "Бессмертие".

— Во главе с вами?

— В общем-то да, поскольку я — коммерческий руководитель научного кооператива.

— Ну и что такое воскреситель? — Хозер отхлебнул остывший кофе.

— О! На земле нет ничего более удивительного.

— Расскажите, как он работает.

— Очень просто. Только сразу оговорюсь: прибор воскрешает индивидуальности. Не безликого и серого человека, а индивидуальность. И поэтому нужен код — небольшая информация о следе души этой личности, следе, который оставила в своей земной жизни. С творческими людьми все очень просто, их код — это любое произведение, с деловыми тоже без проблем — небольшая справка об их деятельности. Тут задействован принцип неповторимости, связанный с геном оригинальности, которого у большинства людей просто нет и поэтому они не годятся для работы.

— А где граница между индивидуальностью и человеком толпы?

— Роль интеллекта в жизнедеятельности. Если интеллект человека не выше бытового уровня сознания, то для нас это нулевой предел. А дальше по шкале Забродина-Чудакова. Отсюда и название величины интеллекта: один зачуд, два зачуда и так далее.

— И какая верхняя граница?

— Сто зачудов.

— А у Христа?

— Восемьдесят семь с половиной.

— Забавно. Скажите, а величину моего интеллекта можно измерить?

— Разумеется. Кстати, сегодня полнолуние, и мы можем воскресить кого-нибудь из ваших знакомых с интеллектом до двадцати зачудов.

— А больше?

— У нас пока очень низкий энергетический потенциал. Не хватает мощностей. А потом двадцать зачудов — это же уровень нобелевского лауреата, — Костя расплатился с официанткой и поднялся. — Едем?

— Я очень тронут вашим доверием, — обрадовался Исаак Давидович, — но мне еще нужно заглянуть в гостиницу и передать вам должок.

— Встречаемся в девятнадцать часов у пригородных касс Ярославского вокзала.

— Прекрасно, господин Гаршин, — взглянул на часы президент. — У меня еще уйма времени. — И впервые за два дня пребывания в Москве облегченно улыбнулся.

Они доехали на электричке до Болшево и двинулись пешком по темным грязным улицам. Минут через пятнадцать свернули в переулок и подошли к неуклюжему старому дому с едва освещенными окнами. Пройдя через калитку, они поднялись на крыльцо и постучали.

Дверь открыла стройная, неопределенного возраста женщина со светящимися, как у кошки, глазами и плоской грудью. Вид у нее был неопрятный и, пожалуй, усталый.