Ад криминала: Рассказы и очерки

Критики терялись в догадках, обрывали телефоны редакции "Козерога", но информация была однозначной: молодой поэт из метрополии и, предположительно, женщина, чье имя открыл главный редактор, недавно вернувшийся из поездки по Союзу. В "Континенте" появилась статья литературоведа Ненашева, в которой он причислял творчество Дэйва Вавилонского к герметическому неореализму, а именно — к новому разветвлению в нем — апокалиптической абстракции в поэзии, родившейся после Чернобыльской трагедии и социально питаемой Перестройкой в СССР. Литературовед высказал ряд сомнений относительно женского авторства и выдвинул гипотезу, согласно которой автор подборки — диссидент, замученный в одном из сумасшедших домов Союза. Он призывал Хозера открыть тайну, стоящую за именем Дэйва Вавилонского, допуская, что поэт может быть даже гермафродитом.

Другой специалист по поэзии — Павел Гинзбург — на страницах газеты "Новое русское слово", словно на специальных логоэдических весах, взвешивал каждое слово поэта, помечая его особым значком своей системы и определяя ему место на своих особых полочках. Так, анализируя мини-стихотворение:

В ритме целого
неосознавшая себя частица
инородна чужда, —

он видел истоки трагедии несостоявшихся русских поэтов второй половины двадцатого века, вводил в литературоведение категорию неадаптируемой личности в условиях тоталитаризма, ритмическую устойчивость которого усматривал в природе русской души. Тупиковый мистицизм ее развился, на взгляд теоретика, от коллективистских оргий древнерусского язычества и поэтому изначально был обречен. В заключение он назвал Дэйва Вавилонского последним певцом российской обреченности…

Хозеру было плевать на то, что пишут за границей о стихах Дэйва. Главное — пишут, и в России должны писать. Он заказал двум безработным эмигрантам из Союза большие статьи о творчестве Дэйва, которые предполагал опубликовать в СССР. Он уже видел их на страницах "Огонька" и "Юности" в качестве предисловий к большим подборкам — чуть ниже портрета Марины. Но тут его срочно вызвали в Мюнхен. Президент разволновался: там по схемам Забродина собирали прибор с совершенно другим названием "Фаллеменш" и под руководством других "авторов". "Неужели они надули меня? — заметался по своей квартире Исаак Давидович. — Или чего-то недодали? Придется везти еще сто пятьдесят, иначе немцы голову открутят…"

Вечером того же дня президент был уже у шефа фирмы, который, казалось, волновался больше, чем Хозер. Может, потому, что был наполовину русским.

— Ты за что получиль польмиллиона? — набросился на президента шеф.

— Объясните, в чем дело, Гюнтер Иванович.

— Я тебе сейчас объяснить! Ты знаешь, что Москва уже закончить испытания и начинать патентовать?!

— Не знаю, гер Гердт…

— Я подозревать, что ты им должен деньги, которые не хочешь давать. А они знать тебя как прохвост — себя подстраховать. В результат — страдать фирма, и мы потерять драгоценный время!

— Они сказали, что это все… — пролепетал Хозер.

— Сукин ты сын! Как они говорить: все да не все! Где рецептум-пропорциум?

— А там нет?

— Найн, доннер веттер! — заорал Гердт. — Прибор работать, хорошо работать, но дисплей темный. Понимайт? Не включается самый последний фаза — выдача информаций. Мы просчитали все варианты соединений жидкостей и только в самый конец документацион обнаружили сноска: рецептум-пропорциум — в приложении. А где приложении? Ты их привез?!

Хозер задрожал. Он все понял. Гаршин придержал приложение до окончательного расчета через месяц — полтора. А уже прошло два с копейками. Он подвел фирму на целых три недели.

— Ты почему молчать?! — ревел Гердт и тряс его за плечо. — Шулик! Авантьюрист! Тебя надо убивать!

— Не надо, — убрал его руку президент. — Я привезу приложение через два дня. Обещаю.

— А если русские патентовать за этот время?

— Успеем.

— Не успеем — будешь покупать рецептум-пропорциум за свои деньги! Понимать?

— Понимать! — огрызнулся Хозер и направился к двери. — Сегодня же вылетаю в Москву. Через два дня приложение доставит один человек.

— Кто?

— Он позвонит.

— Ну, смотреть у меня! — потряс кулаком Гердт. — Убью!

— Не спеши, — осадил его Исаак Давидович. — Ишь, размахался. Попробовал бы сам.

— Ты деньги получать!

— Ну и что? У тебя банк целый. Чеки выписывать — не жизнью рисковать! — психанул Хозер.

— Смотри, не думай там умирать, — испугался Гердт. — Извини, что ругаться. Сам понимать, доннер вет-тер… — пробормотал он уже спокойно и сел в кресло. — Успех тебе.

— К черту, — бросил на прощание Хозер и вышел вон.

Через три часа он уже был в Париже. Накричал на жену, вызвал авторов статей о Дэйвс, которые с перепугу принесли только черновики своих статей, кинул им стодолларовую бумажку и укатил в аэропорт. Через полчаса он был уже в самолете, взявшем курс на Москву.

8. ВОСКРЕСИТЕЛЬ