Ада Даллас

Но, видимо, я ошибался. Во всяком случае, возня за кулисами не прекращалась. Законодательное собрание выжидало начала избирательной кампании, когда страсти разгорятся вовсю. Технические служащие собрания часами торчали в столовых и кафе Капитолия, не отходя от автоматов с кока-колой. Журналисты, дежурившие в комнате прессы, то и дело выскакивали в коридор в надежде перехватить кого-нибудь, кто мог бы дать им материал хотя бы для небольшой заметки.

А тем временем за кулисами развертывалась бурная деятельность. Ответственные чиновники администрации готовились к сдаче дел, если это окажется необходимо.

Никто не знал твердо, останется он на своем месте или нет, если Ада будет избрана… Никто, кроме меня.

Я-то мог встретить безбоязненно любую ревизию. В армии вы прежде всего усваиваете простую, но важную истину: всякую писанину надо держать в идеальном порядке. Никому, кроме вас самих, не интересно, чем вы занимаетесь; значение имеет лишь то, что занесено в бумаги.

Дважды в неделю я просматривал газеты. Я не мог себе позволить заниматься этим чаще. Всякий раз, когда на глаза мне попадалась газета из Мобила, я испытывал желание накинуться на нее и разорвать. Это было какое-то физическое желание, такое же непреодолимое, как желание обладать женщиной. Но я терпеливо ждал.

Я понимал, рано или поздно найду и прочитаю в газете, что обнаружился какой-то след. Вот так же человек ежедневно ходит на почту и наводит справки, не пришла ли давно ожидаемая посылка. Вы что-то заказали, выслали деньги и знаете, что заказ вот-вот придет. Но почтовый служащий всякий раз отрицательно качает головой и смотрит на вас таким взглядом, каким смотрят, когда говорят «нет». Вы уходите, потом снова возвращаетесь и снова наводите справку — ведь посылка-то придет, это лишь вопрос времени; поэтому вам представляется, что она уже пришла, вы вынимаете то, что в ней лежит, ту вещь, что заказали и за что выслали чек; и, держа в руках, рассматриваете. А потом, когда посылка приходит на самом деле, вам кажется, будто все повторяется, и вы думаете: почему мне приходится делать это снова?

Именно такое чувство я испытал 19 марта. На первой полосе мобилской газеты появился снимок двух тринадцатилетних мальчиков с удочками. Один из них был вихрастым и с веснушками, и оба они казались и смущенными, и возбужденными — не каждый день их фотографировали для газет. Под снимком шла подпись:

«РЕБЯТА ПОЙМАЛИ НА УДОЧКУ СКЕЛЕТ».

Ну вот. Посылка пришла. «Поздновато, — подумал я. — Что тебя задержало?» Я не испугался, не встревожился. Я испытал нечто иное, хотя и не знаю, что именно.

Я внимательно прочел заметку. Мальчики почувствовали на удочке какую-то тяжесть, с трудом вытащили ее из воды и… увидели истлевший труп, почти скелет. Мешок, видимо, развязался, и его унесло водой. Труп пока не опознан.

Пробежав заметку глазами, я ни на минуту не потерял самообладания. Я спросил себя: что же я испытываю?

Что чувствую? И наконец сообразил. Я почувствовал облегчение.

Я обрадовался появлению посылки.

А признавшись себе в этом, я испугался. Я испугался того, куда это может меня завести, каким явится следующий шаг. Если я обрадовался, что нашли труп, может, мне захочется и чтобы его опознали.

Я услышал самого себя: ты уже хочешь, чтобы его опознали.

И тогда мне стало по-настоящему страшно.

Газета вышла два дня назад. Следовательно, в сегодняшнем номере будет, наверно, что-нибудь новое. Я мог бы пойти на Третью улицу и купить ее.

Через боковую дверь я вышел к своей машине, доехал до центра, поставил автомобиль на стоянке у гостиницы и пешком прошел квартал до Третьей улицы. Я уже совсем было решил войти в табачную лавку, где продавались иногородние газеты, но в последнюю минуту передумал и прошел мимо. Дойдя до середины квартала, я повернул и направился обратно.

«Это может показаться подозрительным», — мелькнуло у меня. Теперь я, как судья на поле, следил за игрой и оценивал собственные действия: хорошо — нормально — не очень хорошо. Последний мой маневр никуда не годился.

Не раздумывая больше, я вошел в лавку.

— Слушаю, сэр? — почтительно обратился ко мне лысый продавец. Все становятся дьявольски вежливыми, когда на вас форма начальника полиции.

— Дайте мне… — заговорил я, но спохватился: я чуть было не назвал мобилскую газету! — Дайте мне «Морнинг адвокейт». — Так называлась газета, выходившая в Батон-Руже.

Продавец подал газету, я вручил ему деньги и, чувствуя, как от внезапной слабости у меня подгибаются ноги, выскочил на улицу, к яркому солнцу.

Слабость охватила меня потому, что я испугался самого себя. Мне вдруг захотелось, чтобы продавец заметил, что я купил газету из Мобила! Захотелось, чтобы он запомнил это!

«А ну, малый, кончай игру! Веди себя осторожно», — приказал я себе.

На память пришло несколько дел об убийствах, когда преступники вели себя так, словно нарочно хотели навести полицию на свой след. Раньше я никак не мог этого понять. Не мог понять, зачем убийцы оставляют улики, почему ведут себя так глупо.

Теперь я начал понимать.

«Будь осторожен!»