С репортерами полезно беседовать, даже когда тебе нечего сказать. Есть люди, которые этого не понимают. Например, Эрл Лонг. До чего он не любил с ними разговаривать!
Я принял журналистов и в тот день, когда покидал больницу. Моя беседа с ними свелась к заявлению, что я уезжаю для поправки здоровья и на прощание желаю Аде всяческих успехов в ее ответственной работе. Находившаяся тут же Ада облобызала меня в знак расставания — специально для фоторепортеров.
— Ты и тут не можешь не показать себя, а, дорогуша? — шепнул я, прижимая ее к себе.
Ада чуть отодвинулась и смотрела на меня с нежной улыбкой, пока вокруг то и дело вспыхивали блицы фоторепортеров.
— Любимый, не забывай, что о тебе молится весь штат, — громко сказала она и ушла из палаты в сопровождении свиты журналистов и фотокорреспондентов.
Я снял коттедж на северном побережье Флориды, за Мобилом, по дороге к Панама-Сити, — один из коттеджей, удаленных и друг от друга, и от населенных пунктов, заброшенных в пески, белые как снег и горячие как ад. Здесь никто не мог нарушить моего уединения. Со мной поселился санитар-массажист, или как там их называют. Что и говорить, было бы куда приятнее заполучить вместо него ту хорошенькую сиделку. Но, признаться, я еще не чувствовал себя в форме.
Санитар Эрл, похожий на заросшего черной шерстью медведя, казался подростком, хотя ему, наверно, уже стукнуло тридцать пять. Он постоянно носил одну и ту же форму — белые брюки и белую футболку, плотно облегавшую его атлетический торс. На ходу он подтягивал живот и выпячивал грудь; по вечерам я слышал, как он пыхтит в своей комнате, занимаясь штангой и гимнастикой. Хорошее настроение никогда не покидало его, он ни минуты не давал мне скучать, хотя был несколько простоват (то же самое, вероятно, он думал обо мне). Санитар мне нравился, однако я пожелал бы ему чуточку поменьше бодрости и оптимизма. Возможно, они входили в его обязанности. Раньше он работал в первоклассных клиниках, знал свое дело и хорошо ухаживал за мной.
Коттедж состоял из трех комнат (моей, санитара, гостиной), кухни и туалета. Дом стоял на самом берегу, на небольшой возвышенности, и, сидя у огромного, во всю стену, окна в гостиной, оборудованной кондиционером, я мог видеть волны Мексиканского залива, набегающие на белый песок. Я мог спокойно сидеть у окна и без конца созерцать мир, совершенно не соприкасаясь с ним. Какое это сулило наслаждение — сидеть просто так в прохладной комнате и не двигаться, никуда не спешить. Однако я заставлял себя выходить, чтобы больше бывать на воздухе, загорать, чувствовать, как уходит из тела болезнь и как здоровье вливается в него подобно хмельному вину. Когда начинаешь с нуля, то ощущаешь каждый дюйм на пути к поправке.
Раз в неделю из Таллахасси приезжал врач.
— О, да вы уже молодец, — сказал он однажды. — Вы умеете плавать?
— Как вам сказать? Призов не беру, но…
— Вам надо ежедневно заниматься плаванием. Это ускорит окончательное выздоровление.
По существу, мне пришлось заново учиться плавать. Я нашел неподалеку уютную, укрытую от волн лагуну и почти месяц в ней барахтался. Доктор оказался прав. Здоровье у меня быстро шло на поправку.
Сидя у окна, я часто наблюдал за купальщиками, видел, как они удаляются от берега все дальше и дальше, а потом, отчаянно размахивая руками, возвращаются на гребнях волн к берегу.
Присмотревшись, я решил, что со временем ни в чем не буду уступать им — надо только научиться сочетать свои движения с ритмом волн.
Однажды Эрл вернулся из города с пачкой газет из Батон-Ружа. Он бросил их на кушетку рядом со мной и сказал:
— Вы, я думаю, не прочь узнать, что творится на белом свете.
— Конечно, не прочь.
Признаться, меня не очень интересовало, что творится на белом свете, да кое-что я знал и без того. Знал, например, что Ада взяла кое-кого в работу.
Я развернул одну из газет и сразу понял, почему Эрл проявил такую любезность. На первой полосе красовался огромный снимок Ады, присутствующей на церемонии открытия нового здания суда в Драй-Пронге. На самом краешке фотоснимка примостился полковник Роберт Янси. Сильвестра не было.
— Эта девочка выглядит замечательно, — заметил Эрл.
— М-да….
— Интересная женщина!
— М-да…
— Уж тут-то вам здорово повезло, босс.
— Да, да! Еще как повезло!
Стив Джексон
После отмены торгового налога Ада почти целый месяц ничего не предпринимала. Однако это бездействие напоминало затишье перед бурей. Воздух неподвижен и тяжел, и над вами словно нависает молот. Вы видите, как в барометре падает и падает тоненькая ниточка ртути, чувствуете запах шторма и ощущаете в воздухе электричество, хотя оно еще не сверкнуло молнией. Вы видите, чувствуете, ждете под мрачным, опускающимся небом и знаете, что ждать придется недолго.
Вот и это затишье оказалось непродолжительным. Прошло около месяца, и оно словно взорвалось и разлетелось тысячью осколков. Шторм разразился внезапно и охватил всю Луизиану: началась кампания по избранию Ады губернатором.