Адам Бид

– Конечно, очень хорошо смотреть и скалить зубы, – возразила мистрис Пойзер. – Но бывает время, когда посуда кажется живою и вылетает из рук, словно птица. Все равно что стекло иногда стоит себе спокойно, да вдруг и треснет. Что должно разбиться, то разобьется… Я в жизнь свою не роняла никаких вещей и всегда могла держать их, иначе я не сберегла бы во все это время посуду, которую купила к моей свадьбе… Да что ты, Хетти, с ума сошла? Что это значит, что ты спускаешься таким образом и заставляешь думать, будто привидение ходит в доме?

В то время как говорила мистрис Пойзер, поднялся новый взрыв хохота, причиненный не столько тем, что она вдруг стала смотреть с фаталистической точки зрения на битье кружек, сколько странным видом Хетти, поразившим ее тетку. Маленькая шалунья нашла черное теткино платье и приколола его кругом шеи, чтоб оно походило на платье Дины, зачесала волосы как можно ровнее и повязала Динин высокий сетчатый чепец без каймы. Конечно, было довольно смешно и неожиданно видеть вместо бледного серьезного лица и кротких серых глазах Дины, приходивших на память при виде платья и чепчика, круглые розовые щеки и кокетливые темные глаза Хетти. Мальчики соскочили со стульев и прыгали вокруг нее, хлопая в ладони; даже Алик издал тихий брюшной смех, когда обратил свой взор от бобов на девушку. Под прикрытием этого шума мистрис Пойзер вышла в заднюю кухню, чтоб послать Нанси в погреб с большою оловянной мерой, заключавшею в себе некоторую вероятность быть свободною от колдовства.

– Ну, Хетти, голубушка, ты что, сделалась методисткой? – спросил мистер Пойзер, спокойно и медленно наслаждаясь смехом, как наслаждаются только дородные люди. – Тебе следует прежде вытянуть подлиннее твое лицо, не так ли, Адам? Для чего это напялила ты на себя эти вещи, а?

– Адам сказал, что чепчик и платье Дины нравятся ему больше моих платьев, – сказала Хетти, скромно садясь на свое место. – Он говорит, что люди кажутся лучше в безобразных платьях.

– Нет, нет, – сказал Адам, любуясь ею. – Я сказал только, что они, кажется, идут к Дине. Но если б я сказал, что вы будете казаться в них хорошенькою, то я сказал бы только истину.

– Ну, а ты думала, что Хетти привидение, не так ли? – сказал мистер Пойзер жене, которая в это время возвратилась и снова села на свое место. – Ты казалась такою испуганною, как… как…

– Что тут болтать о том, как я казалась, – сказала мистрис Пойзер, – наружностью не починишь кружек, все равно что смехом; я вижу это. Мистер Бид, мне досадно, что вам так долго приходится ждать эля, но его принесут сию минуту. Распоряжайтесь, пожалуйста, как дома; вот холодный картофель, я знаю, вы любите его. Томми, я пошлю тебя спать сию же минуту, если ты не перестанешь смеяться. Что тут смешного, хотела бы я знать! Чем смеяться, я скорее заплакала бы при виде чепца этой бедняжки; а есть такие, которые сделались бы гораздо лучше, если б могли походить на нее во многих других отношениях, а не в том только, что носить ее чепчик. Никому здесь в доме не годится подшучивать над дочерью моей сестры, когда она только что уехала от нас и у меня болело сердце, когда я расставалась с нею. А я знаю только одно, что случись какое-нибудь несчастье, если б я, например, слегла в постель или дети лежали при смерти… кто знает, что может случиться… или если б между скотом случился падеж – словом, если б все пошло кверху дном… тогда, я говорю, мы, может быть, рады опять увидеть чепчик Дины и ее лицо под чепчиком, все равно с каймою или без каймы. Ведь она одно из тех созданий, которые имеют самую светлую наружность в дождливый день и любят вас еще больше, когда вы больше всего нуждаетесь в любви.

Мистрис Пойзер, как вы можете заметить, знала, что ужасное, скорее всего, в состоянии изгнать комическое.

Томми, который имел чувствительный характер, очень любил свою мать и, кроме того, столько наелся вишен, что мог совладеть со своими чувствами менее обыкновенного, так был поражен страшною картиною возможной будущности, представленною мистрис Пойзер, что начал плакать; и добродушный отец, снисходительный ко всем слабостям, только не к нерадению фермеров, сказал Хетти:

– Лучше сними поди эти вещи, милая моя, твоей тетке неприятно видеть их.

Хетти снова отправилась наверх, и принесенный эль послужил приятным развлечением, потому что Адам должен был высказать о новой варке свое мнение, которое могло быть только лестным для мистрис Пойзер. Затем следовали прения о тайнах пивоварения, о нелепости скряжничания хмелем и сомнительной экономии в приготовлении солода дома. Мистрис Пойзер беспрестанно имела возможность изъясняться по этим предметам с достоинством, так что, когда кончился ужин, кувшин с элем был наполнен снова и трубка мистера Пойзера закурена, она снова была в чрезвычайно хорошем расположении духа и тотчас же, по просьбе Адама, принесла сломанную самопрялку для осмотра.