Адам Бид

Когда он вошел, то застал урок чтения, и Бартль Масси только кивнул головою, предоставляя ему сесть, где захочет. Он пришел сегодня не для урока, и его голова была слишком полна личными делами, слишком полна последними двумя часами, проведенными им в присутствии Хетти, так что он не был в состоянии заняться книгою, пока кончится ученье; таким образом, он сел в угол и смотрел на все рассеянно. Этот род зрелища Адам видел почти еженедельно в продолжение нескольких лет; он знал наизусть все арабески, украшавшие образец почерка Бартля Масси, висевший в рамке над головою школьного учителя для того, чтоб служить высоким идеалом умам его учеников; он знал корешки всех книг на полке, прибитой по выбеленной стене над шпильками для грифельных досок; он верно знал, сколько зерен вышло из колоса индийской ржи, висевшего на одной из балок; он давным-давно истощил средства своего воображения, стараясь представить себе, какой вид имел пук высохшей и походившей теперь на кожу водоросли в своем родном элементе и как она росла там; и с того места, где он сидел, он не мог ничего разобрать на старой карте Англии, висевшей на противоположной стене, потому что время изменило ее приятный желто-бурый цвет в нечто похожее на цвет хорошо выгоревшей пенковой трубки. Действие, которое не прерывалось, было ему почти так же знакомо, как и самая сцена, тем не менее привычка не сделала его равнодушным к этому, и даже в настоящем расположении духа, погруженный в собственные мысли, Адам ощущал мгновенное движение прежнего сочувствия, когда смотрел на грубых людей, с трудом державших перо или карандаш скорченными руками или смиренно трудившихся над своим уроком чтения.

Класс чтения, сидевший теперь на скамейке перед столом школьного учителя, состоял из трех самых отсталых учеников. Адам мог бы узнать это без труда: ему стоило только взглянуть на лицо Бартли Масси, когда он смотрел сверх очков, которые спустил на хребет носа, не нуждаясь в них при настоящем деле. Лицо имело обычное самое кроткое выражение; седые, густые брови, под более острым углом, дышали сострадательною благосклонностью, и рот, обыкновенно сжатый и с несколько выдвинутою нижнею губою, был полуоткрыт, так что всегда мог подсказать слово или слог в помощь в одно мгновение. Это благосклонное выражение было тем любопытнее, что неправильный орлиный нос школьного учителя, несколько сдвинутый на одну сторону, имел несколько грозный вид; к тому же его лоб имел особенное напряжение, которое в глазах всех служит признаком резкого нетерпеливого нрава: синие вены выступали наружу, как струны, под прозрачною желтою кожею, и грозное выражение лба не смягчалось никакой лысиною, так как седые, щетинистые коротко остриженные волосы торчали над лбом теперь так же густо, как и в молодости.

– Нет, Билль, нет, – говорил Бартль ласковым тоном, кивая Адаму, – сложи снова, и тогда, может быть, ты узнаешь, что выйдет из с, у, х, и. Ты знаешь, что этот же самый урок ты читал на прошлой неделе.

Билль был здоровый детина, двадцати четырех лет от роду, отличный каменопильщик, который мог получать столь же хорошее жалованье, как всякий из ремесленников его лет, но урок чтения из односложных слов был для него гораздо труднее распилки самого твердого камня. Буквы, жаловался он, были так «необыкновенно похожи одна на другую, что их почти никак нельзя было отличить», и в занятии пильщика не встречалось мелочных различий, какие существовали между буквой с загнутым кверху хвостиком и буквой с опущенным книзу хвостиком. Но Билль имел твердое намерение выучиться читать, основывавшееся главнейшим образом на двух причинах: во-первых, Том Гезло, его двоюродный брат, мог все читать прямо с листа, все равно печатное или писанное. Том прислал ему письмо из-за двадцати миль, в котором уведомлял, как ему счастье улыбалось на свете и как он получил место старшего работника. Во-вторых, Сам Филлипс, пиливший вместе с ним, выучился читать, когда ему стукнуло двадцать лет, а что мог исполнить такой небольшой малый, как Сам Филлипс (рассуждал Билль), то могло быть исполнено и им, так как он мог сплюснуть Сама, как кусок мокрой глины, если б потребовали обстоятельства. Вот он и был здесь, указывая своим огромным пальцем на четыре слова сразу и наклоняя голову на одну сторону, чтоб лучше схватить глазом одно слово, которое должно было различить из всей группы. Объем знания, которым должен был обладать Бартль Масси, казался ему до того темным и обширным, что воображение Билля отступало при мысли об этом: он едва ли осмелился бы отрицать, что школьный учитель не участвует каким-нибудь образом в правильном возвращении дневного света и в переменах погоды.