Адам Бид

– Хорошо, хорошо, мой друг, если счастье стучится к вам в дверь, не высовывайте голову в окно и не говорите ему, чтоб оно отправлялось по своим делам, вот и все. Вы должны приучаться к равному и неравному в жизни, точно так же, как и в цифрах. Я скажу вам теперь, как говорил десять лет тому назад, когда вы отколотили молодого Майка Гольдсворта за то, что он хотел сбыть вам фальшивый шиллинг, не узнавши вперед, шутит ли он или поступает серьезно. Мы слишком торопливы и спесивы и готовы оскалиться на всякого, кто вам не по сердцу. Если я немного вспыльчив и упрям, то это еще не беда – я старый школьный учитель и никогда не пожелаю забраться на шест повыше. Но к чему же истратил я столько времени и учил вас писать, чертить и мерить, если вы не подвинетесь вперед в свете и не покажете людям, что есть же какое-нибудь преимущество, когда имеешь на плечах голову, а не тыкву? Неужели вы хотите задирать нос при всяком удобном случае, потому что он слышит запах, которого не замечает никто, кроме вас? Это такая же глупая мысль, как та, которую вы сказали прежде, будто жена приносит с собою уют в дом рабочего человека. Вздор и пустяки!.. Вздор и пустяки! Пусть думают так дураки, которые не сумели уйти далее простого сложения. Да и хорошо сложение-то! Дурак да еще дура, и в продолжение шести лет их будет еще шесть дураков… все они одной цены, большие и малые, и сколько их ни складывай, они не делают никакой разницы в сумме.

В то время как Бартль горячо увещевал Адама быть хладнокровным и благоразумным, трубка погасла; чтоб увенчать речь, Бартль неистово зажег спичку о заслонку, после чего принялся тянуть дым с свирепой решимостью, снова устремив глаза на Адама, который старался не рассмеяться.

– В том, что вы говорите, много истины, мистер Масси, – начал Адам, когда почувствовал, что может быть совершенно серьезен, как и всегда. – Но вы согласитесь в том, что я не могу строить свое дело на случайностях, которые, может быть, никогда и не сбудутся. Я знаю, что я должен делать: я должен работать так хорошо, как могу, инструментами и материалами, которыми располагаю. Если счастье улыбнется мне, я подумаю о том, что вы мне говорили, но до тех пор я только должен полагаться на собственные руки и на собственную голову. Я обдумываю теперь небольшой план, хочу заняться с Сетом производством изделий из красного дерева и таким образом получать фунт или два лишних. Но теперь уж поздно… я не доберусь домой раньше одиннадцати, а мать, пожалуй, еще не спит – она теперь беспокоится более обыкновенного. Итак, желаю вам спокойной ночи.

– Погодите-ка, мы проводим вас до ворот, ночь сегодня отличная, – сказал Бартль, взяв палку.

Злюшка тотчас же была на ногах, и, не произнеся более ни слова, все трое пошли при сиянии звезд к небольшим воротам вдоль картофельных гряд Бартля.

– Приходите в пятницу вечером, если можете, мой милый, – сказал старик, затворив за Адамом калитку и прислонясь к ней.

– Приду, приду, – сказал Адам, шагая к полосе освещенной луною бледной дороги.

Он был единственным движущимся предметом на всем обширном пространстве. Только два серых осла виднелись перед дикими терновыми кустарниками, но они стояли смирно, как статуи, как серая кровля глиняной избы, находившейся несколько дальше. Бартль не сводил глаз с двигавшейся фигуры, пока она не скрылась во мраке, между тем как Злюшка, принужденная в эту минуту делить свою привязанность, два раза уже сбегала домой и одарила своих щенят беглыми ласками.

– Да, да, – бормотал школьный учитель, когда исчез Адам, – вот выступаешь ты теперь мерно, да, выступаешь, но ты не выступал бы так, если б не была в тебе частичка старого хромого Бартля. И самый крепкий теленок должен сосать что-нибудь. Многие из этих высоких, неуклюжих малых никогда не узнали бы азбуки, если б не Бартль Масси. Ну, хорошо, Злюшка, дурочка, ну что, что там такое? Мне надо идти домой, не правда ли? Конечно, у меня уж нет больше собственной воли. А эти щенята, как ты думаешь, что я буду делать с ними, когда они станут вдвое выше тебя?.. Ведь я уверен, что их отец не кто иной, как толстый бульдог Вилла Бекера, не так ли, а, лукавая шлюха?

Тут Злюшка подобрала хвост между ног и побежала вперед домой. Ведь есть вещи, которые хорошо воспитанная женщина не хочет знать.

– Но к чему говорить с женщиной, имеющей детей? – продолжал Бартль. – У нее нет совести ни на грош… ни на грош… совесть вся ушла в молоко!

Книга третья

XXII. Сборы к празднеству