Адам Бид

Все семейство собралось в общей комнате, когда сошла вниз Хетти; все, конечно, были в воскресных платьях. Колокола так гудели в это утро в честь двадцать первой годовщины рождения капитана, и все дело было справлено так рано, что Марти и Томми находились в некотором беспокойстве, пока мать не уверила их, что идти в церковь не составляло части сегодняшнего веселья. Мистер Пойзер полагал, что дом надобно просто запереть и оставить без всякого присмотра, «потому что, говорил он, нечего опасаться, что вломится кто-нибудь: все будут на Лесной Даче, воры и все. Если мы запрем дом, все мужчины могут уйти, ведь такого дня они не увидят два раза в жизни». Но мистрис Пойзер отвечала чрезвычайно решительно:

– С тех самых пор, как я стала хозяйкою, я никогда не оставляла дом без всякого присмотра и никогда не сделаю этого. Довольно таскалось тут около дома бродяг подозрительного вида в последнюю неделю, которые могут унести все наши окорока и ложки. Все они имеют сношения друг с другом, эти бродяги… Еще слава Богу, что не пришли они к нам, не отравили собак, не зарезали всех нас в постели врасплох когда-нибудь в пятницу, ночью, когда у нас деньги в доме, чтоб заплатить работникам. И очень может быть, что бродяги эти знают так же хорошо, как и мы сами, куда мы идем. Будьте уверены, что если уж черт захочет, чтоб совершилось как-нибудь дело, то найдет и средства к тому.

– Что за вздор!.. Зарежут нас в постели! – сказал мистер Пойзер. – Ведь в нашей комнате есть ружье – не правда ли? – а у тебя такие уши, что ты услышишь, если мышь начнет грызть ветчину. Впрочем, если ты думаешь, что не будешь спокойна, то Алик может оставаться дома до обеда, а Тим может возвратиться к пяти часам, и тогда Алик отправится в свою очередь. Они могут спустить Гроулера, если кто захочет сделать какой-нибудь вред; к тому же и Аликова собака готова схватить зубами бродягу, стоит только Алику мигнуть ей.

Мистрис Пойзер приняла это предложение, но считала благоразумным запереть в доме все как можно крепче. В последнюю минуту перед отправлением в путь Нанси, молочница, заперла в общей комнате ставни, хотя окно этой комнаты, находившееся под непосредственным надзором Алика и собак, по всем предположениям, не могло быть выбрано для нападения со взломом.

Крытая телега без рессор уже стояла на месте, готовая везти все семейство, за исключением мужской прислуги; мистер Пойзер и дед сели спереди, а внутри было место для всех женщин и детей; чем полнее была телега, тем лучше, потому что тогда тряска не причиняла такой боли, а к полной фигуре и толстым рукам Нанси можно было прислониться, как к отличной подушке. Но мистер Пойзер ехал не скорее как шагом, чтоб как можно менее подвергаться тряске в этот жаркий день; тут было и время обмениваться приветствиями и замечаниями с пешеходами, отправлявшимися по той же дороге, испещряя тропинки между зеленеющими лугами и золотистыми нивами крапинками движущихся ярких цветов; там и сям виднелся ярко-красный жилет, согласовавшийся с маком, который очень густо рос между созревшей пшеницей и беспрестанно кивал своею макушкою, или темно-синий шейный платок, концы которого развевались поперек совершенно новой белой блузы. Весь Брокстон и весь Геслоп должны были собраться на Лесной Даче и веселиться там в честь наследника; по внушению мистера Ирвайна, было сделано даже распоряжение, чтоб привезти из Брокстона и Геслопа в одной из телег сквайра всех стариков и старух, ни разу не бывавших так далеко по эту сторону горы в последние двадцать лет. Церковные колокола загудели теперь снова и в последний уже раз, так как звонари должны были спуститься вниз, чтоб также принять участие в пиршестве; и, прежде чем замолкли колокола, раздались звуки приближавшейся другой музыки, так что даже старая бурка, степенная лошадь, которая везла телегу мистера Пойзера, навострила уши. То был оркестр «Клуба взаимного вспоможения» в своем полном блеске, то есть в ярко-голубых шарфах с синими лентами и со знаменем, где изображена была каменоломня, окруженная девизом: «Да продлится братская любовь!»

Телеги, разумеется, не должны были въезжать во двор дачи. Всем следовало сходить у ворот и отсылать повозки назад.

– Ну, дача и теперь уж словно ярмарка, – сказала мистрис Пойзер, когда вышла из телеги и увидела группы, рассеянные под большими дубами, и мальчишек, бегавших под лучами палящего солнца и не спускавших глаз с высоких шестов, увенчанных развевавшейся в воздухе одеждой, которая должна была сделаться призом успешных лазунов. – Не думала я, чтоб в двух приходах было столько народа. С нами крестная сила! Что за жара не в тени! Поди сюда, Тотти, а то твое личико загорит от жара, как уголь! Ведь на открытом месте можно сварить обед и сберечь дрова. Я пойду в комнату мистрис Бест прохладиться.

– Погоди-ка, погоди немножко, – сказал мистер Пойзер. – Вон едет телега с стариками. Ведь этого не удастся увидеть еще раз, как они слезут да пойдут все вместе. Ведь ты, батюшка, чай, помнишь некоторых из них молодыми?