Адам Бид

– Хорошо, хорошо! В таком случае тебе не следовало противоречить мне и говорить, что этого нет, когда я говорю, что есть.

– Но, матушка, – сказал Сет, – ты поступишь несправедливо с Диной, если скажешь Адаму, что думаешь о ней. Ты этим сделаешь только вред, потому что заставишь Адама беспокоиться, если он не питает к ней тех же чувств. А я вполне уверен, что он не чувствует к ней ничего подобного.

– Э, уж не говори ты мне, в чем ты вполне уверен: ничего-то ты не знаешь об этом. Зачем же он все ходит к Пойзерам, если б он не хотел видеть ее? Он ходит туда два раза, когда прежде, бывало, ходил только один раз. Может быть, он и не знает, что ему нужно видеть ее; он не знает, что я кладу соль в похлебку, но он очень скоро заметил бы отсутствие соли, если б ее там не было. Он никогда не подумает о женитьбе, если ему не вложить этого в голову. И если б ты сколько-нибудь любил твою мать, то представил бы ему это и не позволил бы ей уйти с глаз моих, когда она могла бы хоть недолго быть моим утешением, прежде чем я лягу рядом со своим стариком под белым кустарником.

– Нет, матушка, – сказал Сет, – не считай меня упрямым, но я пошел бы против совести, если б решился сказать ему о чувствах Дины. Притом же, я думаю, я огорчил бы Адама, если б вообще стал говорить с ним о женитьбе. Я советую и тебе не делать этого. Ты можешь совершенно обманываться насчет Дины. Нет, я вполне уверен по словам, которые говорила она мне в прошлое воскресенье, что она и не думает о замужестве.

– Ну, ты такой же упрямый, как и вся ваша братия. Если б это было что-нибудь такое, чего я бы не хотела, то сделалось бы довольно скоро.

При этих словах Лисбет встала со скамейки и вышла из мастерской, оставив Сета в большом беспокойстве о том, что она станет смущать Адама насчет Дины. Чрез несколько времени он, однако ж, стал утешать себя мыслью, что со времени несчастья, выпавшего на долю Адама, Лисбет очень боялась говорить с ним о делах, касавшихся чувства, и что она едва ли отважится завести разговор о самом нежном из всех предметов. Если б даже она и решилась на это, то он надеялся, что Адам не обратит большого внимания на ее слова.

Сет справедливо предполагал, что Лисбет будет удерживать робость; впрочем, в продолжение следующих трех дней она очень редко и очень недолго имела случай разговаривать с Адамом, так что и не чувствовала сильного искушения заговорить о том, что у нее было на душе. Но в течение длинных часов, проведенных в одиночестве, она все предавалась полным сожаления думам о Дине, пока они не доросли до той степени необузданной силы, когда мысли в состоянии вылететь из своего тайного убежища самым внезапным образом. И в воскресенье утром, когда Сет отправился в капеллу в Треддльстон, представился опасный благоприятный случай.

Утро воскресенья было для Лисбет счастливейшим временем изо всей недели: так как в геслопской церкви служба начиналась только после обеда, то Адам был всегда дома, ничего не делал, а читал; при этом занятии она могла решиться прервать его. Притом же она всегда приготовляла обед лучше обыкновенного для своих сыновей – очень часто для Адама и самой себя, так как Сет нередко оставался вне дома целый день. Запах жарившегося мяса перед ясным огнем в чистой кухне, часы, стучавшие тихо, по-воскресному, ее дорогой Адам, сидевший в своем лучшем платье неподалеку от нее, не делая ничего важного, так что она могла подойти к нему и погладить его по голове, если хотела, могла видеть, что он смотрел на нее и улыбался, между тем как Джип с некоторой ревностью совал свою морду между ними, – вот в чем заключался земной рай бедной Лисбет.