Адам Бид

В воскресенье утром Адам чаще всего читал свою большую Библию с картинками. И в это утро она лежала открытая перед ним на круглом белом сосновом столе в кухне. Несмотря на огонь, он сидел в кухне, зная, что его мать любила иметь его при себе, и то был единственный день недели, когда он мог побаловать ее таким образом. Вам было бы приятно видеть Адама, читающего Библию; он никогда не открывал ее в будни. Итак, она была для него праздничною книгою, служившею для него историей, биографией и поэзией. Одну руку он держал между пуговицами жилета, другая была наготове переворачивать страницы, и в течение утра вы заметили бы на его лице не одну перемену. Иногда он шевелил губами, как бы полупроизнося что-то: это, читая речь, он мог воображать, что произносит ее сам, так, например, предсмертную речь Самуила народу; потом поднимал он брови, и в уголках рта проявлялось легкое дрожание: это вызвано было грустным сочувствием: что-нибудь глубоко тронуло его, быть может, встреча престарелого Исаака с сыном. В другое время, когда он читал Новый Завет, его лицо вдруг принимало торжественное выражение, по временам он серьезно кивал головою, как бы соглашаясь с чем-то, или поднимал руку и тотчас же опускал ее. В другие утра, когда он читал апокрифические книги, которые читал очень охотно, резкие слова сына Сирахова вызывали на его лице улыбку наслаждения, хотя он также позволял себе свободу не соглашаться по временам с апокрифическим писателем. Адаму очень хорошо были известны статьи, как приличествовало доброму церковнику.

Лисбет в промежутки, когда не была занята приготовлением обеда, всегда садилась против него и наблюдала за ним, пока наконец не могла усидеть на своем месте, подходила к нему и ласкала его, желая заставить, чтоб он обратил на нее внимание. В то утро он читал Евангелие от Матвея. Лисбет стояла за ним несколько минут, гладя его по волосам, которые в тот день лежали лучше обыкновенного, и смотря на большую страницу с безмолвным удивлением перед таинственными буквами. Ее еще более поощрило продолжать ласки то, что, когда она только подошла к нему, он откинулся на спинку стула, посмотрел на нее с чувством и сказал:

– Ну, матушка, у тебя сегодня очень здоровый вид, а Джип хочет, чтоб я посмотрел на него: он никак не может перенести мысль, что я тебя люблю больше.

Лисбет не произнесла ничего; ей хотелось сказать многое. В это время пришлось перевернуть страницу, и тут была картинка, изображавшая ангела, сидевшего на большом камне, который был свален с гроба. Эта картина находилась в большой связи с воспоминаниями Лисбет, потому что она пришла ей в голову, когда она в первый раз увидела Дину. Лишь только Адам оборотил страницу и подвинул книгу на сторону, чтоб они оба могли смотреть на ангела, как Лизбет произнесла:

– Это она… это Дина.

Адам улыбнулся и, разглядывая внимательнее лицо ангела, сказал:

– Да, это похоже на нее действительно; но Дина, мне кажется, еще красивее.

– Хорошо, в таком случае, если она кажется тебе еще красивее, отчего ж ты не любишь ее?

Адам посмотрел на мать с удивлением:

– Неужели, матушка, ты думаешь, что я не привязан к Дине?

– Нет, – отвечала Лизбет, испугавшись своей собственной смелости, а между тем чувствуя, что она уже проломила лед и что вода должна разлиться, какой бы вред ни произошел от этого. – Что ж за польза иметь привязанность к тому, что находится за тридцать миль? Если б ты был расположен к ней действительно, то не допустил бы ее уехать отсюда.

– Но разве я имею право мешать ей, если она считает это нужным? – сказал Адам, смотря в книгу, как бы желая снова приняться за чтение. Он предвидел ряд жалоб, которые не клонились бы ни к чему.

Лисбет снова села на стул против него и произнесла:

– Но она не считала бы это нужным, если б ты не был так упрям.

Однако ж Лисбет не решилась идти далее неопределенной фразы.

– Упрям, матушка? – спросил Адам, снова посмотрев на мать с некоторым беспокойством. – Что ж я сделал? Что ты хочешь этим сказать?

– Ну, ты никогда не хочешь посмотреть ни на что, не хочешь ни о чем подумать, кроме фигур да работы, – сказала Лизбет, как бы готовясь заплакать. – Неужели ты думаешь, что всю жизнь проведешь таким образом, словно человек, вырезанный из дерева? А что ж ты будешь делать, когда умрет твоя мать и некому будет позаботиться о том, чтоб тебе было что поесть-то порядочно утром?

– Что у тебя за мысли, матушка! – сказал Адам, начиная сердиться на это хныканье. – Я не вижу, к чему ты это ведешь. Разве есть что-нибудь такое, что бы я мог сделать для тебя и чего я не делаю.

– Конечно, что есть. Ты мог бы сделать то, чтоб я имела кого-нибудь, кто бы успокаивал меня, ходил за мной, когда я больна, и был бы добр ко мне.

– Да кто ж виноват, матушка, что в доме нет кого-нибудь, кто помогал бы тебе? Я вовсе не желаю, чтоб вся эта работа лежала на тебе. Мы в состоянии сделать это. Я довольно часто повторял тебе. Это было бы гораздо лучше для всех нас.