Адам Бид

Артур отдал лошадь груму у ворот священнического дома и пошел по усыпанной песком дорожке к двери, открывавшейся в сад. Он знал, что священник завтракал всегда в своем кабинете, а кабинет находился налево от этой двери, против столовой. Это была небольшая низенькая комната, принадлежавшая к старой части дома и имевшая мрачный вид от темных переплетов книг, помещавшихся по стенам, несмотря на то она имела очень веселый вид в это утро, когда Артур подошел к открытому окну. Утреннее солнце падало косвенно на большой стеклянный шар с золотыми рыбками, стоявший на столбике, сделанном из композиции под мрамор, против столика, на котором уже стоял холостой завтрак, а рядом со столиком стояла группа, которая была бы приманкой во всякой комнате. В покойном кресле, покрытом малиновою камчой, сидел мистер Ирвайн с сияюще-свежим видом, который он имел всегда по окончании своего утреннего туалета; его полная, белая, изящной формы рука играла по коричневой кудрявой спине Джуно, а близ хвоста Джуно, которым она махала с покойным материнским удовольствием, валялись два коричневых щенка, всползая друг на друга и образуя восторженный, беспокойный шумный дуэт. На подушке, немного в стороне, сидела моська с видом девственной леди, смотревшая на такую фамильярность в обращении как на животную слабость, которую она по возможности старалась вовсе не замечать. На столе, у локтя мистера Ирвайна, лежал первый том Эсхила, так хорошо известный Артуру по виду, и серебряный кофейник, который только что вносил Карроль, тотчас же наполнил комнату благовонным паром, довершившим наслаждение холостого завтрака.

– Браво, Артур! Вот молодец! Вы как раз во время, – сказал мистер Ирвайн, когда Артур остановился и влез через низкий подоконник в комнату. – Карроль, нам еще нужно кофе и яиц; да нет ли у вас холодной дичи, которую мы могли бы поесть с этим окороком? Ну, ведь это похоже на старое время, Артур, ведь вы лет пять не завтракали со мной.

– Сегодняшнее утро решительно соблазнило меня, и я вздумал прокатиться перед завтраком, – сказал Артур, – и я, бывало, любил завтракать с вами, когда ходил читать к вам классиков. Дедушка всегда бывает несколькими градусами холоднее за завтраком, чем во всякое другое время дня. Я думаю, утренняя ванна не совсем-то приходится ему по вкусу.

Артур старался не подать виду, что он приехал с особенною целью. Лишь только он очутился в присутствии мистера Ирвайна, как откровенная беседа, которая перед тем казалась ему столь легкою, вдруг представилась ему труднейшею вещью на свете, и в ту самую минуту, когда он пожал священнику руку, он увидел свое намерение в совершенно новом свете. Каким образом может он заставить Ирвайна понять его положение, не рассказав ему об этих незначительных сценах в лесу? А мог ли он рассказать это, не показавшись глупым? А потом его слабость в том, что он возвратился от Гавена и сделал именно совершенно противоположное тому, что намеревался сделать. Ирвайн навсегда составит себе мнение о нем, что он человек нерешительный. Все-таки он должен высказаться как-нибудь без приготовления; может быть, разговор и будет как-нибудь наведен на это.

– Время завтрака я люблю лучше всякого другого времени дня, – сказал мистер Ирвайн, – тогда нет еще никакой пыли на мыслях и голова представляет, так сказать, чистое зеркало для лучей предметов. При мне всегда любимая книга за завтраком, и я так наслаждаюсь крошками, которые подбираю в это время, что решительно каждое утро мне кажется, будто непременно снова пробудится во мне любовь к чтению. Но вот Дент приведет какого-нибудь бедняка, который убил зайца; и когда я кончил свой «суд», как выражается Карроль, то мне хочется прокатиться верхом вокруг земли; на возвратном пути я встречаюсь с смотрителем богадельни, которому нужно рассказать мне длинную историю о мятежном бедняке. Таким образом день проходит, и я до наступления вечера остаюсь таким же лентяем. Притом же человек чувствует потребность в возбудительном средстве для симпатии, а у меня нет его с тех пор, как бедный Дайлей оставил Треддльстон. Если б вы, сударь, хорошо занимались вашими книгами, то я имел бы перед собою приятное препровождение времени в будущем. Но нельзя сказать, чтоб в вашей фамильной крови была страсть к учению.