Адам и Эвелин

— Мне идет оранжевый. Посмотри-ка, это я. — Эвелин показала на полароидный снимок. — Красивая у тебя жена, правда? Пока еще никто ничего не заметил. — Она погладила себя по животу.

— Да вроде рановато еще.

— Все равно, по лицу и вообще, у некоторых сразу заметно. Дарю.

— Спасибо, — сказал Адам и взял фотографию.

На ветку за окном села сорока.

— Тебе здесь совсем не нравится?

— Что значит нравится…

— А сколько времени?

— Три минуты пятого.

— Сделать чаю? Или кофе? Когда у нас будет немного денег, мы для начала купим себе настоящий сервиз: может быть, китайский какой-нибудь, типа того, что Марек Кате подарил. — Эвелин поцеловала Адама в щеку и села за стол. — Я куплю еще несколько альбомов.

— Зачем?

— Кто знает, вдруг они скоро подорожают. Габриэла одолжила бы нам свой фотоаппарат — фотографии получаются, как гравюры. А когда родится наш карапуз…

— Пожалуйста, не говори «карапуз», «карапуз» — ужасное слово.

— Когда родится наш ребенок, я хочу завести альбом, на каждый год — по альбому.

— До этого еще далеко. Думай лучше об учебе. У вас не бывает домашних заданий?

— Я их в библиотеке делаю.

Эвелин принялась листать альбом с моделями Адама.

— Здорово, что ты собрал все фотографии. Не знаю, смогла бы я. Наверное, я бы убежала. Зачем-то они их еще и порвали, это ж сколько надо было сил потратить! Я бы их выпорола, этих свиней! У меня прямо в глазах начинает рябить, когда я об этом думаю. Но ты знаешь, если у наших там действительно получится, через пару лет стоило бы подумать, может, нам…

— Вернуться? К соседям, которые украли мой велосипед, которые все у нас украли и разбили на мелкие кусочки?!

— Соседям? Как это соседям?

— Я же видел, что он стоял около дома Кауфманов. Это был мой велосипед.

— Ты думаешь, это они порвали фотографии? Я в это не верю!

— Или просто смотрели и не вмешивались.

— А если продать?

— Дом? Да что это даст — все равно он теперь ничего не стоит. Ты же сама слышала, один к десяти, через две недели будут менять один к пятнадцати, дальше так и пойдет. Если б я сейчас не поменял деньги, они бы скоро вообще обесценились.

— Тебе бы надо там что-нибудь покупать, а тут продавать. Украшения или хрусталь, старые монеты и сундуки, вообще всякий антиквариат.

— Особенно украшения — поздравляю, для этого тебе лучше поискать другого мужа.

— Тебе бы это было раз плюнуть.

— Я уже и так иду штопальщиком работать.

Адам снова выглянул в окно, в сад. Эвелин рассматривала фотографии.

— Ты же мог бы шить мне модель за моделью, а я бы их носила, я — твой манекен. Это сработает, как только они это увидят.

— Все зависит от типажа, от походки, от фигуры…

— Все равно. Если ты будешь представлять работы, а я буду тебя сопровождать. Или ты создашь для меня новую коллекцию, для меня с животом. Ты же такого еще никогда не делал, а?

— Ох, Эви, что ты болтаешь.

— Ты только представь себе: начало июня, солнце, голубое небо, все в зелени, горы — наш ребенок придет в прекрасный мир, в самый прекрасный из всех миров.

— Ты считаешь?

— Ну, скажи тогда, когда было лучше?! В какое время ты хочешь вернуться?

— А Михаэль сначала подарит нам двести лет жизни, а потом вообще сделает бессмертными.

— Но ведь было бы здорово! И войны больше никому не надо бояться. Теперь все деньги можно будет тратить на нужные вещи, не только здесь, во всем мире. Скоро и работать нужно будет только по тридцать часов в неделю, а вместо того, чтобы полтора года служить в армии, можно будет год заниматься чем-нибудь полезным.

— Тогда волк будет жить вместе с ягненком.

— Зачем ты так? — Она попыталась рассмотреть его отражение в стекле, но он стоял слишком близко к окну. — Ты правда думаешь, что ничего не изменится? Это же был бы просто абсурд!

Адам пожал плечами. Полароидный снимок соскользнул с подоконника и лежал теперь около батареи оборотной стороной вверх. Эвелин отрезала кусочек скотча и приклеила фотографию к стеклу. — Это чтобы ты хоть иногда на меня смотрел. Ты будешь чай или кофе?

— Все равно.

— Так чай или кофе?

— Что хочешь.

— Значит, чай, — сказала Эвелин.

На кухне стояла Габриэла и чистила яблоки. Кончики пальцев у нее были в тесте.

— Это на завтра, — сказала она, — воскресный завтрак.

— Можно я выскребу? — спросила Эвелин. — Сто лет этого не делала.

Габриэла придвинула к ней голубую пластмассовую миску, мизинцем открыла ящик с приборами и протянула ей десертную ложечку.

— Спасибо.

Эвелин принялась скрести ложкой по дну миски. Габриэла выкладывала нарезанные кусочками яблоки на полоску теста на противне.

— Хочешь? — спросила она, убрала тыльной стороной кисти прядь волос со лба и протянула Эвелин два кусочка яблока, которые не поместились на противень. — Поможешь мне почистить?

— Еще?

— Мы поставим их в духовку после пирога.

— Печеные яблоки?

— Вроде того, запеканка с корицей и ванильным соусом.

— Хм, — сказала Эвелин.

Она поставила вылизанную миску в мойку и залила ее водой.

Когда они кончили чистить яблоки, а чайник вместе со стаканами стоял на подносе, Габриэла сняла фартук и предложила Эвелин сигарету. Они подсели к столу и закурили.