Во-вторых, социальной базой для КПК стало крестьянство, а не пролетариат — революционный класс Маркса и Ленина. Как продемонстрировала массовая резня рабочих, руководимых коммунистами, совершенная в Шанхае Гоминьданом (1927), нельзя было полагаться на прибрежные районы, это средоточие пролетариата, в борьбе с засильем иностранцев и властью Гоминьдана над китайской буржуазией. Оттесненные из очагов капиталистической экспансии хорошо обученными западными и гоминьдановскими войсками, КПК и Красная армия были вынуждены отступить и обосноваться среди бедного крестьянского населения отдаленных районов. Результатом стал «двуединый процесс социализации» (по Марку Шелдену), когда партийно-армейские силы превратили низшие слои китайской деревни в мощную революционную силу и сами формировались под воздействием чаяний и ценностей этих слоев[681]
.Эти две особенности вместе с модернизированным марксизмом-ленинизмом, став основой китайской революционной традиции, позволяют объяснить основные аспекты развития Китая до и после реформ, а также новейшие изменения в политике при Ху Цзиньтао. Прежде всего мы сможем понять, почему в маоистском Китае (в отличие от сталинского СССР) модернизация проводилась не путем уничтожения крестьянства, а путем его экономического и образовательного подъема.
Во-вторых, мы сможем понять, почему до и после реформ китайская модернизация взяла себе за основание не просто воспроизведение промышленной революции Запада, но возрождение собственной, имевшей крестьянские корни «революции прилежания». В-третьих, мы сможем понять, почему при Мао тенденция к зарождению городской буржуазии из среды государственно-партийных деятелей и интеллектуалов осуществлялась посредством их «перевоспитания» в деревне. Наконец, мы сможем понять, почему реформы Дэн Сяопина начались в сельском хозяйстве и почему новый курс Ху направлен на расширение медицинских, образовательных и прочих социальных программ в сельских районах и проводится под лозунгом «Новая социалистическая деревня».
В основе описанной традиции лежит сложнейшая проблема управления страной с преимущественно деревенским населением, причем населения здесь больше, чем в Африке, Латинской Америке или Европе. С такой проблемой никогда не сталкивалась ни одна страна, кроме Индии[682]
. Рассматривая исторический опыт в этом свете, надо сказать, что хотя Культурная революция принесла тяжелейшие испытания городским руководителям и интеллектуалам, она укрепила деревенские корни Китайской революции и заложила основы успеха экономических реформ. Достаточно упомянуть, что отчасти в результате проводимой политики и отчасти в результате разрушения городской промышленности из-за фракционной борьбы исключительно повысился спрос на продукцию сельскохозяйственных предприятий, что привело к стремительной экспансии общинных и бригадных производств, из которых затем выросли коллективно-муниципальные предприятия[683].В то же время Культурная революция нанесла исключительный урон не только государственно-партийным деятелям и социальным и политическим завоеваниям Китайской революции, как мы уже отмечали, но вообще модернистскому компоненту революционной традиции. Так что отказ от Культурной революции в пользу экономических реформ стал главным условием возрождения этого компонента. Со временем, впрочем, само это успешное возрождение качнуло маятник совершенно в другую сторону, серьезно подорвав революционную традицию в середине и конце 1990-х. Об отказе от революционной традиции прежде всего свидетельствуют огромный разрыв в доходах и рост недовольства населения проведением и результатами реформ.
Появление огромного разрыва в доходах в городских и сельских районах, между городом и деревней, а также между различными классами, социальными слоями и разными провинциями — вот одна из главных реалий перехода Китая к рыночной экономике[684]
. До тех пор, пока эта тенденция довольно очевидно представлялась результатом стратегии неравномерного развития, создававшего возможности продвижения для большинства, можно было сопротивляться росту этого разрыва, нейтрализовать его и даже подавить. Со временем, однако, возраставший разрыв в доходах пришел в противоречие с революционной традицией и стал серьезной угрозой стабильности общества[685].