Скажем прямо, что в конце продолжительного послевоенного бума влияние рабочих в ведущих регионах было столь велико, что развитие по пути серьезной дефляции представлялось слишком рискованным в социальном и политическом смыслах. Напротив, инфляционная стратегия, казалось, позволит эффективнее обойти рабочих, чем это мог сделать даже фактор их международной мобильности. Так что на самом деле с рабочими справилась великая стагнация-с-инфляцией 1970-х, стагфляция, как ее тогда называли, — и ее воздействие на конкуренцию и отношения труда и капитала, — которая лишила рабочих их влияния вплоть до полного его коллапса под воздействием контрреволюции Рейгана—Тэтчер. Но чтобы понять значение этого развития и его воздействие на последующее направление Большого спада, недостаточно рассмотреть отношения труда и капитала. Еще важнее остановиться на отношениях Юга с Севером, что мы теперь и сделаем.
Критикуя сторонников экономики предложения, Бреннер противопоставляет их представлениям о мировой экономике как о сумме ее национальных компонентов свою попытку выделить в ней системные процессы с их собственной логикой.
Занимаясь главным образом институтами, политикой и властью, теоретики экономики предложения рассматривают страны в терминах национального государства и национальной экономики; для них международная экономика — это своего рода расширенный вариант национальных экономик, а системные экономические проблемы возникают из суммирования местных проблем. Я же, напротив, принимаю международную экономику —
Хотя Бреннер и ставил перед собой обширнейшие задачи, он не выполнил обещаний и сосредоточился почти исключительно на трех национальных экономиках — американской, японской и немецкой — и их взаимоотношениях, лишь изредка затрагивая другие западноевропейские страны и «экономическое чудо» стран Восточной Азии. Китай мимолетно появляется в конце «Глобальной нестабильности» и на последних страницах «Бума и пузыря». В послесловии 2006 года к «Глобальной нестабильности» Бреннер не мог не упомянуть поразительные экономические успехи, сделанные Китаем со времени первой публикации книги. Впрочем, автор заявляет, что подъем Китая не меняет того вывода, который он делает на основе анализа экономики Соединенных Штатов, Германии и Японии[227]
.Подавляющее большинство государств мира и основная часть населения, как видно, не оказывают никакого влияния на функционирование бреннеровской мировой экономики. Он, правда, признает, что, сосредоточившись на трех странах, «вносит некоторую диспропорцию», но, не уточняя существа этой диспропорции, продолжает ограничиваться рассмотрением лишь трех стран. Во-первых, в 1950 году Соединенные Штаты, Германия и Япония вместе «производили 60% продукции (по паритету покупательной способности) семнадцати ведущих капиталистических стран, а к 1994 году этот показатель повысился до 66%». Во-вторых, каждая из трех экономических систем «возглавляла большие региональные объединения, где эти страны не только лидировали, но и придавали динамизм остальным». И наконец, «взаимодействие этих трех экономических систем было... одним из ключевых моментов продвижения вперед развитого капиталистического мира в послевоенный период»[228]
.Однако у нас есть основания поставить эти выводы под сомнение. Действительно, общий вес трех рассматриваемых экономик велик, но меньше, чем устанавливают источники Бреннера[229]
. Тем не менее, как видно на графике 3.1, их совокупная доля в мировом экспорте долгое время оставалась ниже 30%, и хотя в 1980-е годы рост доли немецкого и японского экспорта компенсировал и даже перекрывал падение американского экспорта, с середины 1990-х доли всех трех стран быстро снижались, а экспорт Китая быстро возрастал. Более того, совокупная доля добавленной стоимости в производстве этих трех стран — на чем сосредоточен Бреннер — значительно уменьшилась во время Большого спада. Это снижение было прежде всего вызвано быстрой индустриализацией многих стран мирового Юга — что Элис Амсден (Alice Amsden) назвала подъемом «остальных»). Даже без учета Китая доля мирового Юга в добавленной стоимости, созданной мировой обрабатывающей промышленностью, выросла с 10,7% в 1975 году до 17,0% в 1998-м, а его доля в мировом экспорте промышленных товаров росла еще быстрее и поднялась с 7,5% в 1975 году до 23,3% в 1998-м[230]. Обращаясь к экономике мирового Юга лишь попутно и бегло, Бреннер упускает один из самых динамичных элементов интенсификации конкуренции, которой он приписывает величайшую важность.