Адамантовый Ирмос, или Хроники онгона

Крик не умолкал. На берегу шла борьба. Человек звал на защиту от зверя человека. По пустырю, по загаженным грядкам огородов, затрепетал под ветром белый балахон, и рядом заскакала гигантом впопыхах тень – туда, на зов о помощи, к реке Москве: Исус бежал – зовут. Их было четверо, – нет, пятеро – на берегу, на влажном песке апрельской ночи: пятый бежал куда-то в сторону и кричал истошно:

– Сейчас приведу! – А трое бороли женщину, зажимая ей ладонью рот. Они барахтались на земле все четверо, – такие забавники ночные! – Отдавшись с упоением игре, где трое сильных парней распластывают на земле женщину, и непременно на спине, и непременно оголённую, – а женщина, сильная девушка, им не даётся: она пытается подняться, сгибает ногу в колене, поворачивается на бок, вся извивается, выскальзывает, – а её тискают, мнут, срывают с неё пальто, терзают платье на груди, даже одну ботинку уже стянули с ноги сотнями щупов впиваются в её тело: распластали, – и вот уже победно навалившись на это тело тремя сопящими мясцами, а она, задыхаясь, стонет и кого-то из трёх за руку зубами…

Тут-то и возник перед ними лунный призрак с взлохмаченной головой: человек-в-белом. Исус задыхался от бега, слова не выговаривались. Он только вытянул руку к девушке, к клубку тел. Бледный под бледностью месяца, с глазами пещерами, в гриве нависающих на лоб и на плечи волос, стоял он с этой вытянутой рукой, и губы Исуса дрожали.

А парни?

Они не сразу заметили его. Только девушка, уловив смутно чей-то образ, словчилась ещё раз высвободить голову из обхвата локтей и простонала окровавленным ртом:

– Помогите…

На мгновение в том стоне глаза Исуса и глаза насилуемой встретились. Но он увидел не глаза, а две огромные дыры, будто два жерла вулканов, давно выдохнувших весь огонь и лаву и теперь застывших чёрными кратерами, и в тех кратерах-дырах так же, как тела на земле, склубились: гнев, оскорбление, стыд и дурман в тусклом ужасе желания.

И как раз в это же мгновение один из парней выдрал победно у девушки повыше голого колена что-то разодранное, клок – длинный лоскут с кружевом, белый, как одежда Исуса, быть может, последнюю преграду, – и, полуобнажаясь, победитель прохрипел:

– Я!

Но это «Я» перебилось выкриком другого борца, тоже парня-победителя, поднявшего голову, чтобы глотнуть воздух:

– Га, глянь!