– Так есть ли какой-то смысл говорить о любви, если ей нет определения? Какой в этом толк? И как можно строить всю свою жизнь на неких туманных принципах, которые невозможно сформулировать и озвучить? Это ли не погоня за некой химерой?
Кришнаитка улыбается и моргает.
– Ну хорошо, – говорит автор этих строк, – а как ты отнесёшься к тому, что я скажу, что миром правит не любовь, а…
Автор бросает взгляд на пачку табака для кальяна от фирмы "Adalia".
– А, например, миром правит адалия… Что ты на это скажешь?
– Адалия? – спрашивает кришнаитка и изумлённо хмурит брови. – Что такое адалия?
– А ей нет определения, – разводит руками автор этих строк. – Её можно только почувствовать…
Кришнаитка улыбается и моргает.
– Но раз ты не чувствуешь, то в адалию остаётся только поверить.
Комичность данной беседы и её иллюстративность состоит в том, что, орудуя допонятийными конструкциями (чем-то, чему индивид не может дать чёткого определения), человек неспособен структурировать своё миропонимание, своё познание этой действительности. И дело даже не в том, что он не может дать определения своим представлениям для других людей, а в том, что и в его собственном представлении нет ничего чёткого, конкретного. Он просто не знает, о чём говорит, от чего отталкивается в своих суждениях. Он оперирует именно химерой, туманной фикцией, на которую никак нельзя ориентироваться. Это равносильно попытке ориентироваться по карте местности, погруженной на дно бассейна, глядя на неё сверху через двухметровую толщу воды – карта как бы и есть, но смысла в ней мало.
А ведь львиная доля людей живёт, ориентируясь по таким картам на дне бассейна…
Примеров псевдопонятий в нашей жизни можно найти множество. Несметное множество. Люди живут, ориентируясь на некие принципы, которых не осознают, которым не могут дать определения. В силу этого их жизнь бессознательна. Они говорят, но не понимают. Даже сами себя. Владея преимущественно псевдопонятиями, себя понять и невозможно.
Для примера псевдопонятий в быту можно обратиться к мемуарам режиссёра Никиты Михалкова, где он описывает процесс создания визуальных образов для ощущения реалий зрителем. Михалков пишет: "Биологическая память – инструмент, который режиссёр даёт зрителю, чтобы тот сам этим пользовался во время просмотра картины. Образ жары – не обязательно расстёгнутая рубашка, обмахивание газетой. Нужен образ, когда видишь и говоришь: точно, именно так и было со мной! Например: шоссе, над ним марево, чёрная машина с закрытыми окнами в ореоле дрожащего воздуха. И когда человек, перед тем как открыть дверцу машины, берёт платок, чтобы взяться за ручку и не обжечься, все понимают, какое пекло сейчас в самой машине. Это и есть включение биологической памяти. Помните гениальную находку Трюффо? Зарёванная женщина вскакивает в машину, захлопывает дверь и, ещё плача, включает двигатель и "дворники", потому что из-за своих слёз не видит дороги. Героиня в состоянии аффекта (мысли, чувства, реакции путаются, а биологическая память по-прежнему очень сильна!), поэтому она автоматически включает "дворники", которые начинают шкрябать по сухому стеклу" (Михалков, 2015).