Адептка, какого тлена?

Украдкой глянула на рассветного: он не походил ни на неудержимого вояку, ни на безумца. Скорее наоборот: Хард был расчетливым и настолько холодным, что рядом с ним познабливало. Еще немного – и простуду можно подхватить. Значит, выходит, без вживления по какой-то причине ему нельзя было обойтись. Интересно, что это были за обстоятельства?

Увы, ответ на этот вопрос я навряд ли узнаю. А вот что удалось понять отчетливо сейчас, так это две вещи. Во-первых, мне несказанно повезло, что, когда я замахнулась на белобрысую макушку, страж сжал мне не шею, а запястье. С его-то возможностями мог и убить, не сильно-то и напрягаясь. А во-вторых, шансов сбежать у меня нет. От слова совсем. И дергаться не стоит даже.

– О деликатности мне говорит тот, кто даже штанов не носит? – ироничный голос Харда, обращенный к братцу, заставил вынырнуть меня из размышлений.

– Это удар ниже пояса, – возмущенно фыркнул братец.

– Всего лишь замечание, – парировал дознаватель.

– Пусть замечание! Но ниже пояса. К тому же я хомяк. Мне можно. А ты… завидуй молча моему достоинству. И вообще…

В таком духе эти двое препирались, пока мы осматривали один из станков. Ну как мы… Мик с Хардом осматривали, проверяя какой-то срез, а я бде-е-е-ела… клевала носом, но бдее-е-е…

В какой момент глаза мои окончательно закрылись – не помню. Я провалилась в сон. Глубокий и качественный, как у образцового покойника. Реальность закончилась. Хотя и пыталась о себе напомнить через дрему ощущениями покачивания, сильных рук, которые держали меня, и звуков тихой, но очень эмоциональной перебранки. Кажется, Мик пытался настоять на маршруте, а рассветный, тихо ругаясь сквозь зубы на непонятном мне языке, не соглашался с братцем.

«Вот, первый день, точнее, ночь на рабочем месте, а начальство уже носит меня на руках», – промелькнула то ли мысль, то ли бред, и я снова уснула.

А очнулась оттого, что кто-то дубасил по моему животу отбойным молотком. Ритмично и методично. И тихо пыхтел при этом: «Вста-вай! Вста-вай!»

Я попыталась увернуться от этой пакости, ощутила себя связанной по рукам и ногам, брыкнулась из последних сил и… упала! Ударилась лбом о пол. И хотя тот был деревянным, звук все равно вышел такой… С намеком на пустоту и ветер в одной неразумной головушке.

– Од, ты там живая? – участливо поинтересовался братец, материализовавшийся перед моим носом своей собственной пушистой персоной.

Я же, сфокусировав на хомячелло взгляд, наконец начала осознавать, что путы, связавшие меня, – это одеяло, в которое я сама же и закуклилась.

– Скажи лучше, что это было? – голос со сна оказался сиплым.

– Что конкретно из «было» ты имеешь в виду? – уточнил Мик.

– Только что, – отозвалась я. – Когда мне по животу лупили чем-то…

Дальше случилось то, чего я ожидать никак не могла. Вот вообще никоим разом! Совершенно! Мик на миг замер, потер лапами усы, возвел глаза к неб… к потолочной штукатурке, театрально вздохнул и произнес:

– Это был я!

Я нахмурилась, глянув сердито на братца.

– Кто же знал, что тебя будет убить легче, чем разбудить! Нам тикать отсюда надо, а ты дрыхнешь, – произнес хомячелло особым преподавательским тоном. Такой наставники обычно берегут для особых случаев. Например, когда нужно придать дополнительное ускорение телу адепта в пространственно-временном континууме сессии.

– Можно было бы и не будить, – ворчливо заметила я. – Меня вполне устраивало мое сонно-агрегатное состояние. А то от этих гонок на выживание и приключений у меня уже вся приключалка болит, – с этими словами я потерла ушибленный лоб.

На что братец не преминул заметить, что эта самая приключалка находится в другом месте и, если я не хочу огрести на нее еще интересностей, нам стоит убраться из комнаты Харда.

– Я что, у него спала? – спросила я очевидное. Голова соображала все еще не очень, зато зрение не подводило: комната была явно не моя.

Ни размерами, ни обстановкой она не походила на тот закуток, который мне вчера удалось получить. Сквозь высокое окно со стеклами, крепленными в частые крестообразные переплеты, в комнату проникал утренний свет. В углу стоял небольшой камин, увенчанный гербом академии. На массивной резной полке, что была рядом, лежало несколько томов, а также пергаменты и свитки. Чуть поодаль был внушительный платяной шкаф.

Но самое большое впечатление на меня произвела кровать. И даже не потому, что она была украшена резьбой и витиеватыми узорами. Нет. А потому, что она была одна! И я сильно сомневалась, что белобрысый был настолько благороден, чтобы уступить мне постель, а самому улечься на ковре у камина.

Но, как оказалось, о высоком и нравственном позаботился Мик. Братец, видимо, все поняв по моему взгляду, пояснил:

– Не переживай, сестренка, я берег твою честь почти в рыцарских традициях…

– Это как? – не поняла я.