Адъютант Бонапарта

Спустя три месяца после передачи оптимистических "заверений" Огиньскому адъюнкт Сулковский вступил в должность адъютанта и вошел в круг самых доверенных лиц, установив постоянный и близкий контакт с командующим. С вершин штаб-квартиры механизм войны и политики представал перед ним совсем иным. В ежедневном общении с Бонапартом якобинский адъютант быстро понял, что у итальянского победителя уже очень мало общего с былым парижским революционером. С этой минуты прямой и ясный образ радужного будущего начал резко тускнеть и туманиться.

В противоположность Бонапарту Сулковский не высказывал своих претензий открыто. Его упоминания в письмах о генерале редки и абсолютно бесцветны. Нет почти никаких отзвуков и о его устных высказываниях по адресу полководца. Эта исключительная сдержанность, объясняющаяся, вероятно, лояльностью подчиненного и самой обычной осторожностью, весьма затрудняет подбор и упорядочение конкретных причин, определяющих очередное разочарование Сулковского и перемены, происходящие в его отношении к командующему и вождю.

Тем не менее из исторических материалов можно выделить несколько пунктов, которые наверняка сыграли в этой эволюции решающую роль.

Об одном из открытых политических конфликтов между адъютантом и командующим мы узнаем из книги Марселя Рейнера "С Бонапартом в Италии".

В феврале 1797 года французские войска вступили в короткую и почти бескровную войну с папским государством. Сулковский с ранней молодости был воинствующим антиклерикалом. Неприязнь его к духовенству - это детский комплекс, приобретенный в заполненной пиаристами Рыдзыне. Впоследствии он дал выход этой неприязни в "Последнем голосе гражданина", а по приезде в Париж включил ее в основные пункты своей идеологической программы. В революционной Франции слово "священник"

было синонимом слова "контрреволюционер". Говоря о врагах Республики, на первом месте всегда называли эмигрантов и священников. Во время восстания в Вандее Сулковский много наслушался о фанатичных монахах, которые совершали самые жестокие акты белого террора.

Проезжая в 1793 году через взбунтовавшийся Лион, он видел их во главе дворянских отрядов, которые убивали его якобинских друзей. Следы антиклерикальной направленности можно обнаружить во всех его французских рукописях. Высказываясь о реакционных священниках, он всегда прибегает к самым резким эпитетам, называя их "чудовищами" и "пагубой народа". В письмах из Италии он с такой же точно яростью нападает на папское государство. Он видит в нем смрадный пережиток феодализма, клеймит вырождающуюся римскую олигархию, угнетающую крестьян еще более сурово, чем в других государствах Италии.

Ничего удивительного, что в февральской кампании Сулковский участвовал с особой охотой. Описание этой войны, чтобы подчеркнуть ее значение, он выделил из своих писем в самостоятельный эпос. Взявшись за эту тему, он расстается со своим сдержанным стилем военного историка и превращается в язвительного памфлетиста, достойного сына эпохи Просвещения. Вот впечатляющее описание взятия Анконы из шестого итальянского письма довольно необычный материал из польской военной эпистолографии того времени:

. ...Анконские монахи еще не утратили надежды и сделали последнее усилие принудить жителей к обороне. Архиепископ устраивает торжественную процессию в честь чудотворной мадонны, которая была соперницей мадонны из Лорето. Две тысячи итальянцев с факелами в руках, с обнаженными головами, босиком собираются вокруг собора; там детина в сутане страстно доказывает им, что десница господня готова пасть на французов и что надо ждать чуда; он также заявил, что поборники господа бога вправе ожидать, что при виде этого чуда пробудится вера истинных христиан.

После этого состоялась месса, и довольная аудитория разошлась. Назавтра совершилось чудо.

Святая дева стремится пробудить смелость анконцев, и, чтобы доказать им это, икона открывает глаза. Сначала это увидел ребенок. Какой-то монах оглашает это, монастырь подтверждает.

Составляют протокол события, и вся Анкона кипит от радости. Огромная толпа прокатывается по городу и заполняет церкви. Что, мадонна открыла глаза? Это явное предзнаменование того, что она не хочет, чтобы пришли французы, значит, они не придут. Таков был общий глас. Но надо было сделать еще один шаг, дать этой толпе свыкнуться с кровью, позаботились и об этом.

Эмиссары стали распускать слухи, что евреи (эти враги святой девы) поддерживали переписку с нашим генералом и хотели сдать город. Больше ничего не надо. Народ кидается в их предместье и, видя, что ворота закрыты, подтаскивает дрова, чтобы поджечь. Несчастные вот-вот должны были быть преданы огню и разграблению, но тут явилишь наши гусары. При виде их вся эта сволочь струсила, и чудо не состоялось.

После взятия Анконы дорога на Рим была открыта.