Адъютант его превосходительства. Том 2. Книга 3. Милосердие палача. Книга 4. Багровые ковыли

— Полномочный комиссар ЧК Кольцов, — козырнул Грецу Павел. — Направляюсь в Правобережную группу Тринадцатой армии с особым заданием. — Подумав, добавил: — Попутно сопровождаю эшелон с техникой.

Он понимал, что Грец из тех людей, которые уступают только большей силе и большему напору, и потому решил не давать особисту времени на раздумья.

— Актом вы положения не исправите, — сказал Кольцов. — Как человеку, знакомому с местными условиями, предлагаю вам мобилизовать в окрестных селах тягловую силу, волов или лошадей-тяжеловозов: обычная коняка тут бессильна.

Грец молчал, соображал. Но лица комбата и инженера уже посветлели. Даже Чугайкин приподнял голову, тряхнув перепачканным в масле чубом.

— Карта есть? — спросил у особиста Кольцов, продолжая натиск.

Грец проворчал что-то, но сумку с картой из-за плеча достал. С прищуром, как сквозь прицел, взглянул на Павла: мол, ладно, потом припомню, однако сдался, расстелил на песке рваную в сгибах, бледную карту.

— Тут, в Покровском, мы подходящих лошадей или волов не найдем, — сказал особист. — Все реквизировано. Только клячи остались… А вот здесь, в немецких колониях Кронау и Фюрстенталь, кое-что есть. Только немцы волов не держат, у них для тяжелых работ кони…

— Першероны или брабанты небось, — подсказал опустившийся на корточки рядом Закруткин. — Эти для наших гаубиц как раз. У них аллюр — это шаг. Для полковых пушек не годятся, там нужен маневр в бою, а для ТАОНа самое оно.

— Так они и отдали вам своих першеронов, — буркнул Грец, не поднимая глаз на Закруткина. — Небось прячут их где-нибудь подальше, в плавнях… Или вот Костромки — большое село, шесть тысяч душ. Они раньше волов для чумаков разводили, на подсменку. Там можно пошастать…

— Вот и пошастайте, — сказал Кольцов жестко. — Комбат даст вам людей. Организуйте три-четыре команды — в разные стороны. Берите скот под расписку, с возвратом. Лучше, если со своими погонщиками. Так и им спокойнее, и нам надежнее. Сами знаете, с волами новичку не управиться.

— Хорошо, — хмуро, не по-уставному отозвался Грец и обернулся к Закруткину. — Выстройте людей, товарищ красный командир!

Через четверть часа половина батарейцев, разбившись на команды, отправились на поиски тягла. А вторая половина принялась с уханьем и кряканьем, под команды взводных, скатывать гаубицы на скрипучий бревенчатый настил и оттуда, придерживая орудия канатами, спускать их на землю.

Наконец все орудия стояли у рампы, зарывшись колесами в песок, такие грозные и такие беспомощные без тяги. Следом за гаубицами спустили на землю две звукометрические установки на данлоповских колесах.

И теперь батарейцы покуривали, глядя на село с церковной колокольней, на бескрайнюю степь, по которой ветер гнал поднятые с шляха полосы мелкой, противной пыли.

— Черт знает что! — ругался Лев Генрикович, укутывая свои чуткие приборы тряпками. — Последнее слово военной акустики — и не может действовать без каких-то волов…

— Гражданская война — свои законы, — объяснил ему, как первокласснику, Кольцов. — Возьмите, к примеру, тачанку. Это что за военный инструмент? Совмещение телеги, лошадей и пулемета. Могли бы вы представить себе на германской войне тачанку? Куда ее, на проволочные заграждения?

— Ну тачанка — она, как тюльпан, только летом хороша, — вмешался в разговор Закруткин. — А зимой — тьфу!

— А почему! — вмешался один из батарейцев. — Зимой махновцы по хатам сидят, около баб греются. Это ж ихнее изобретение, оно — для лета.

Рассмеялись.

И все же Кольцов постепенно утерял то теплое и веселящее душу чувство боевого братства, которое грело его во время их недельного путешествия по замысловатым линиям железных порог. Грец! В нем была причина.

Павел знал породу таких людей. Они встречались и у своих, и у белых. Угрюмые, ограниченные человеконенавистники, которые считали необходимым истреблять тех, кто думает не так, как они. В мирное время они просто слыли бы злыднями, пакостниками, ябедами, их бы чурались, да и только. В войну же их односторонность и злоба не только были простительны, они поощрялись и даже возвышали их.

Кольцов был уверен, что Грец найдет повод, чтобы последовать вслед за ним к Бериславу. Он не из тех, кто прощает. Такие, как он, в темноте или в сутолоке боя стреляют в спину…

Ждали своих посланцев всю ночь. Перед рассветом по дальним выбалочкам поплыл серый, постепенно розовеющий туман. В голых степях, которые на много верст тянулись вокруг и были загадочны, как американская саванна, ночью постреливали, раздавались пугающие птичьи крики и тоскливый волчий вой. По совету Кольцова комбат еще с вечера выслал к наиболее глубоким, поросшим чагарником балкам пулеметные посты. Тужась и ворочая тяжелые станины, также на всякий случай развернули во все стороны, вкруговую, гаубицы. Поднесли заряды с картечью. Но было тихо. Хотя Кольцов чувствовал, что и степь, и балки с их непроходимыми зарослями шиповника и гледа, вымахавших в два человеческих роста, живут. Там кто-то ходит, перекликается.