Адъютант генерала Май-Маевского

Станция Змиевка [8]решила авантюру «строителей Единой и Неделимой», закрыв широкую московскую дорогу.

Командир корпуса генерал Кутепов доносил:

«Корниловцы выдержали в течение дня семь яростных штыковых атак красных. Появились новые части, преимущественно латыши и китайцы. Численность появившегося противника установить не удалось. Потери с нашей стороны достигают восьмидесяти процентов».

Вслед за этим донесением последовал ряд оперативных сводок самого катастрофического содержания:

«Под натиском превосходных сил противника наши части отходят во всех направлениях. В некоторых полках корниловской и дроздовской дивизий осталось по двести штыков. Остатки корниловской дивизии сосредоточились севернее Курска. Крестьяне относятся враждебно. В тылу происходят восстания».

— Да, положение тяжелое, — сказал Май-Маевский:- выкроить нечего, красные жмут по всему фронту.

Стучали аппараты, шли беспрерывные разговоры со ставкой. Деникин приказал остановить наступление. Май-Маевский сознавал, что восстановить положение не­возможно; От армии, в состав которой входили корпуса Кутепова, Шкуро, Юзефовича, Бредова и других генера­лов, остались жалкие остатки, разбросанные на большом пространстве.

— Отец, о чем думаешь? Как положение на фронте?— спросил с усмешкой генерал Шкуро, войдя в комнату и здороваясь с Май-Маевским.

— Положение неважное. Надвигается лава: трудно удер­жать части, опьяненные победой на фронте Колчака,— сказал Май-Маевский.

— Брось, отец, эту лавочку! Поедем в Италию. Все равно не спасешь положения. Скажи, денежки у тебя есть? — иронически посмеивался Шкуро и хлопал по плечу Май-Маевского.

— А то я тебе дам, у меня двадцать миллиончиков есть. На жизнь хватит.

— Оставь, Андрюша, глупости говорить,— серьезно сказал Май-Маевский, углубляясь в карту.— Я смотрю, как бы выравнить фронт, задержать временно наступление красных.

— Теперь уже поздно,— перебил Шкуро: — надо бы по­раньше выравнивать. Ну, я тебя не буду отвлекать от ра­боты. Еду в ставку, а оттуда прямо в Италию. До сви­данья, отец, не поминай лихом, мы с тобой еще увидимся.

Май-Маевский, сделав гримасу, распрощался со Шкуро.

Каждый день поступали сводки, извещавшие о критиче­ском положении фронта. Май-Маевский не ездил к Жмуд­ским и пил стаканчиками водку. Как-то я спросил гене­рала, угрожает ли опасность Харькову. Май-Маевский ответил:

— Не только Харькову, но придется отдать и всю за­нятую территорию юга.

Я намекнул ему, что, благодаря иностранным орденам, и за границей будет хорошо.

— Все эти награды не имеют значения: когда будешь без армии и родины, ордена вызовут лишь скрытые на­смешки наших союзников. Я этого не перенесу, — твердо сказал генерал, помолчал и добавил:

— Я лучше предпочту кольт...

В то время, как на фронте происходило беспорядочное отступление белых, мой брат Владимир уничтожал часть сводок. Не получая их, Май-Маевский решил, что части отходят, не имея связи.

Генерал поражался, когда получал периодически сводки в которых указывалось: «сосредоточились там-то...», ругался, что не получил их раньше. Но, учитывая общее отступление, не задумывался о причинах.

Брат пробовал связаться с харьковской подпольной организацией, но это ему не удавалось. Зная хорошо, что отступление будет продолжаться, он решил действовав в тылу. Заготовив необходимые документы, Владимир поехал в Севастополь в отпуск, с целью организовать подпольный комитет и провести в Крыму восстание.

МАЙ-МАЕВСКИЙ В ОПАЛЕ

Однажды рано утром из ставки главнокомандующего прибыл капитан с секретным пакетом и просил разбудить ген. Май-Маевского.

Вспыхнула мысль, что брата арестовали.

Сдерживая волнение, ощупывая в кармане револьвер, я сказал:

— Я—личный адъютант командующего. Давайте пакет,

Офицер категорически отказался, ссылаясь на приказа­ние Деникина передать пакет только в собственные руки Май-Маевского.

Генерал уже проснулся и, уставившись в потолок, курил папиросу.

Капитан передал пакет и вышел. По приказанию Май- Маевского я сорвал сургучные печати и застыл на месте, в большом внутреннем смятении.

По мере того, как Май-Маевский читал письмо, выраже­ние его лица становилось все печальнее и злее. Я сразу понял, что дело идет не об аресте брата.

— Капитан, прочтите мое новое назначение и возьмите бумагу. Я вам продиктую.