Адъютант Пилсудского

Игра начиналась в стремительном темпе, гораздо стремительнее, чем он рассчитывал.

Артемьев достал осьмушку черного хлеба, понюхал его с корки и отломил кусок.

Тункин широким жестом подвинул к нему обе воблы.

— Угощайся! Хлеб не закуска!

Артемьев опять скосил глаза на воблу и, вздохнув, мечтательно проговорил:

— Богатство... Откуда? Неужели здесь есть?

Тункин презрительно покачал головой.

— На рынке на одну штуковину выменял! — Указывая глазами на штоф, спросил: — Спирт?

— Спирт, — спокойно ответил Артемьев.

Тункин потянул в себя воздух.

— Ставь стакан! — предложил Артемьев и потянул к себе воблу.

Тункин схватил свой стакан, подставил его к штофу, торопливо, скороговоркой проговорил:

— У меня еще кое-что найдется... С закуской не пропадем!

Артемьев налил полстакана и потянулся к графину с водой, но Тункин прикрыл ладонью стакан, с осуждением и даже с упреком взглянул на Артемьева.

— Зачем же добро портить!

Артемьев взял в руки воблу, побил ее об угол стола.

— Добрый у нас союз, — сказал он, — как у русского с французом. У одного есть, что пожрать, у другого — выпить...

Тункин поморщился.

— Что за жаргон? Я не люблю грубых слов.

— Время грубое! — ответил Артемьев.

Выпили. Артемьев очистил воблу, пососал спинку, налил еще по полстакана. Себе разбавил, Тункину не разбавлял.

Выпили. Артемьев перегнулся через стол и шепотом спросил:

— А теперь рассказывай!

Тункин недоуменно уставился на Артемьева.

— Что можешь, что умеешь? Объясни! — продолжал Артемьев.

— Откуда спирт? — спросил в ответ Тункин.

Артемьев небрежно махнул рукой.

— Этого добра не занимать стать... Экспроприация!

Тункин хмыкнул и подставил стакан. Артемьев отодвинул штоф.

— Выпить не секрет! — твердо сказал он. — Выпьешь! Как дальше наш союз крепить? А? Что можешь, что умеешь?

— Все умею! — откликнулся на этот раз Тункин.

— Это xoрoшо! — одобрил Артемьев. — Я люблю, когда все умеют... Какая такая у тебя профессия?

Тункин тоже перешел на шепот:

— Стрелять умею... В копейку попаду!

— В копейку? — переспросил Артемьев. — Невелика цель!

— Крупнее цель — легче стрелять!

— А по крупной цели какая будет цена? — спросил совсем едва слышно Артемьев, прищурился и откинулся от Тункина.

Тункин вздохнул и опять покосился на штоф.

Артемьев плеснул четверть стакана. Туккин выпил. Понюхал хвост от воблы, закусывать не стал.

— Бумажками не возьму! — сказал он тихо.

— Найдем желтопузиков.

Тункин кивнул головой. Артемьев сунул штоф в карман и мигнул Тункину на выход.

Тункин попятился, ко Артемьев притянул его к себе за лацканы пальто.

— Чего? Чего это? О чем? — растерянно вопрошал Тункин, пытаясь вырваться, но Артемьев крепко его держал, даже слегка встряхнул.

— Обмишулят тебя твои-то, — продолжал Артемьев. — Всунут ассигнациями, где у них золоту быть!

— Чека? — по-щенячьи взвизгнул Тункин.

— Тише! Такие слова на ночь нельзя кричать!

И в темноте Артемьев чувствовал, как горят у Тункина глаза.

— Ты не из Чека? — спросил он как бы с надеждой.

— Да нет лее! Мне про тебя говорили, что человек ты отчаянный и никак тебе здесь нельзя больше держаться! Плачу золотом. Сколько?

— Мне дают тысячу.

Артемьев отпустил лацканы пальто и присвистнул.

— Только-то! Там тебе предназначалось больше! Кто перехватил? А? Этот...

— Шевров? — переспросил Тункин. — Шевров! Я так и думал... Сколько для меня у них?

— Две тысячи перехватили!

— А ты что дашь?

— Завтра... Встретимся здесь! Как стемнеет. В семь часов.

Тункин указал рукой на карман Артемьева:

— А сейчас давай штоф!

Артемьев сунул в руки Тункину штоф с остатками спирта.

Приказал:

— Теперь в разные стороны! — вытолкнул Тункина из подворотни в переулок.

3

По ночной Москве сквозь метель рысью мчался лихач. Брызгала снежная ископыть.

Снегопад вдруг перестал. Сразу посветлело, вынырнула на мгновение луна. Под полозьями визжал снег, заметно крепчал мороз.

Вот уже и город не город. Миновали Сокольнический парк, дорога взяла в гору. Перед извозчиком выросла темная фигура.

— Дальше нельзя! Спугнем!

Артемьев затаил дыхание и приник ухом к углу оконного наличника. Не всякое слово разобрать можно, но все-таки услышал. Чей-то бас пробубнил :

— Хвостов за собой не привел?

Потом все перешло в бормотанье, и вдруг вскрик, на этот раз голос Тункина:

— Обмишулить меня хотите? Не выйдет! Мне все сказано! Надоели вы мне со своим Курбатовым. Где он? Я его спрошу!

Скрипнул пол, звук как будто бы от удара, что-то тяжело рухнуло на пол, и опять возглас Тункина:

— Прочь, купчишка! Пристрелю как собаку!

Торжество в голосе и даже какая-то игра.

— Пристрелю тебя, лакейская душонка! Мне теперь до вас нужды нет! У меня есть люди! Клади деньги и убирайся. Я сам теперь все могу!

Но, видимо, слишком уж охватило Тункина торжество победителя. Раздался вновь короткий удар, металлический стук по полу, короткая борьба. Видимо, тот, с кем скандалил Тункин, выбил у него из рук пистолет.

Артемьев в один прыжок подскочил к крыльцу и постучал. Три коротких удара, пауза, два с растяжкой. В доме затихли. Долгая стояла тишина. Артемьев не знал, может ли он еще раз постучать или повторным стуком нарушит условленный знак.