Адъютор

Набережная вскоре должна была закончиться. Дальше мне следовало повернуть, и подъем, который там начинался, наконец-то избавит от луж. Он находится сразу же после Дома Благочестия, и для себя лично иначе его как Домом Прелюбодеяния, я его не называл. Из-за своеобразной архитектуры, где каждый храм Дома увенчивали два одинакового размера купола, и они вызывали у меня ассоциацию с женской грудью. Особенно в связи с тем, что на самой верхней точке куполов, имелась крошечная крытая башенка.

Бешено мчавшаяся карета, разбрызгивающая грязную воду далеко в стороны, появилась из-за Дома, чьими куполами я время от времени любовался. С запряженной в нее четверкой лошадей, она неслась так, как только могла. Открытая, что ясно указывало – она не фельдъегерская, везущая что-то срочное. То, что должны узнать, как можно быстрей. Мор, война, землетрясение с множеством жертв, или, что нисколько не лучше – очередной бунт, а они в последнее время зачастили. Несомненно, возвращалась загулявшая компания из семи-восьми человек, которая решила кого-то почтить внезапным визитом. Мне ли об этом не знать? Когда и сам я, бывало, подставляя лицо свежему ветру, в надежде, что он сметет с меня хмель, мчался среди таких же гуляк? И также радостно кричал, считая, что ради этого и стоит жить. Чтобы вскоре ввалиться к кому-нибудь в дом, оглашая его криками, поднять заспанного хозяина, и продолжить веселье теперь уже вместе с ним.

Времени вполне бы хватило, чтобы отойти подальше в сторону, и не быть забрызганным грязной водой с головы до ног. Но как будто что-то подтолкнуло меня в спину.

И я, сделав несколько шагов вперед, скрестил руки на груди, задрав голову так, как будто любуюсь небом. А оно действительно того заслуживало. Яркое, голубое, еще не выгоревшее от летнего зноя, оно радовало своей чистотой, так уже подзабытой за последнее время. Когда вечно было заполнено серо-сизо-черными дождевыми тучами.

Стоял и думал: «Может произойти совсем дурацкая ситуация - меня не признают. Или признают, но не успеют взять в сторону. И тогда я буду мокрым и грязным настолько, что поневоле придется вернуться. И ведь предъявить никому не получится, поскольку намеренно на них не смотрю, и потому не смогу узнать никого. И что может быть глупее, как попытаться позже выяснить: кто это, поднимая за собой целые фонтаны воды, промчался по набережной Брикберса и окатил меня с ног до головы? А вообще получишь заслуженно, Даниэль, - усмехнулся я. – Говорят, в Доме Милосердия именно так от гордыни и излечивают – в купелях с ледяной водой».

- Вас не забрызгало? – поинтересовался я у женщины, одновременно слушая за спиной испуганный женский визг, мужские крики, какой-то скрежет и треск.

Оставалось только надеяться, что карета не перевернулась: все-таки неприятности в виде грязного дождя не стоят человеческих жизней. Но нет, проехав какое-то время на правых колесах, карета встала на все. Что вызвало новые крики и визг. Ну а затем она поехала дальше. Справедливости ради, теперь куда уже медленней. Чего, собственно, мы и добивались. Прохожих на набережной хватает, равно как и грязных луж.

- Нет-нет! – глядя на меня испуганно, ответила женщина. Что было понятно: это сколько же нужно внушать страха, чтобы управляющий каретой человек поступил так, как он и поступил? Рискуя получить увечья, не говоря уже о большем?

– И еще спасибо вам! Пауль, Клара, поблагодарите господина!

Не имею ничего против, ведь ради них и старался. Женщина, поняв, что потоков грязной воды не избежать, успела прикрыть детей полами плаща, как наседка цыплят крыльями. Оттуда они теперь и выглядывали. Мальчонка лет пяти, и девочка года на три старше. Несомненно, наряженные в лучше. Впрочем, как и их мать. Несложно догадаться, куда именно они направляются.

Сразу за поворотом расположен храм Пятиликого, и вскоре начнется служба. Та, на которую приходят обязательно всем семейством. Недаром же она называется Задружной. И тут одно из двух - либо мужа у нее нет, либо он тяжело болен.

- Спасибо, господин! – дети как будто специально заучивали, чтобы поблагодарить одновременно.

Не за что меня благодарить. Пусть мой поступок будет извинением за все то подобное, что когда-то совершил сам. И тут же себя одернул: «Даниэль, ты что, к смерти готовишься, решив все грехи отмолить?! Так мало же будет! Как если бы от булки хлеба крошечку отщипнуть, - не пришло мне ничего лучше для сравнения. - Прекращай. Но если уж начал, делай до конца»

- Ого, а что это у тебя там? – указал я пальцем мальчишке под ноги.

- Где? – Пауль посмотрел, но конечно же, ничего не увидел.

Да и нечего там пока было видеть.

- Да вот же!

Хвала Пятиликому, не звякнуло.

- Мама, мама! – в голосе Пауля было столько восторга, как будто он обнаружил в грязи не несчастные три золотые монеты, а целый сундук набитый по самую крышку.