Адмирал Империи 33 (СИ)

Шепотьев расплылся в приторной улыбке, обнажив неровные зубы.

— Вы не побоялись в эту трудную минуту прийти на помощь династии и поэтому можете в будущем рассчитывать на милость императора. Господин адмирал, вас ждут огромные почести и награды, которые дарует вам государь после того, как расправится со своими врагами.

Шепотьев нагло лгал, беззастенчиво спекулируя именами юного императора и его сестры-регента. Ни Иван Константинович, ни княжна Таисия, ни даже всесильный первый министр Птолемей Граус не имели ни малейшего понятия о визите канцлера в расположение мятежного Черноморского флота. Это была целиком и полностью личная инициатива беспринципного царедворца, привыкшего плести интриги за спинами своих покровителей и номинальных союзников.

Конечно, формально Юлиан Николаевич сейчас находился по одну сторону баррикад со всеми законными представителями центральной имперской власти. Но, будучи матерым интриганом, он привык руководствоваться отнюдь не высокими идеалами служения династии и Отечеству, а сугубо шкурными интересами. Как самый информированный сановник при дворе, Шепотьев был в курсе реального положения дел как в столице, так и в отдаленных звездных провинциях.

Канцлер прекрасно понимал: армада адмирала Самсонова представляет собой не просто сборище недовольных космофлотских офицеров, а реальную политическую и военную силу, способную поколебать устои Российской Империи. Но если «черноморцы»' все же проиграют сражение, то и самому Юлиану Николаевичу несдобровать. Ведь именно он стоял у истоков мятежа, тайно и явно поддерживая амбиции адмирала Самсонова. Это по наущению вероломного канцлера были разосланы во все концы Империи подстрекательские воззвания с призывом к региональным космофлотам прибыть к столице.

Так что в случае поражения Самсонова и его дивизий Шепотьева ждала незавидная участь. Первый министр Граус, наверняка прознавший о закулисных играх строптивого подчиненного, с превеликим удовольствием упечет его если не на плаху, то в мрачное подземелье до конца дней. И никакие былые заслуги и преданность династии его уже не спасут.

Поэтому сейчас, в момент наивысшего напряжения борьбы за власть, Юлиан Николаевич решил действовать на свой страх и риск. Он просто обязан был лично убедиться в том, что Иван Федорович по-прежнему тверд в своих намерениях и пользуется безусловной поддержкой подчиненных ему офицеров. В конце концов, если мятеж увенчается успехом, то именно Самсонов станет новым властителем дум и вершителем судеб огромной космической Российской Империи. И тогда участь продажного канцлера всецело будет зависеть от благоволения грубого и самонадеянного космофлотоводца.

Вот почему вместо ожидаемого восторга и благодарности в ответ на свои лживые заверения Шепотьев натолкнулся на холодный скептицизм и даже нескрываемую издевку со стороны адмирала. Иван Федорович явно наслаждался замешательством чванливого сановника, решившего поиграть с ним в кошки-мышки. Щуря глаза, он в упор разглядывал съежившегося царедворца, как удав загипнотизированного кролика. И молчал, всем своим видом давая понять, что видит собеседника насквозь.

— Плевал я на их почести и награды, — нагло выплюнул адмирал сквозь зубы. — Император и его смазливая сестра уже нараздавали подобных побрякушек всем подряд, кому попало. И что толку? Видать, больше ничего существенного за душой не имеют… К тому же, знаешь ли, легко обещать то, чем не владеешь.

Последнюю фразу Иван Федорович произнес с особенным ядовитым сарказмом, откровенно глумясь над растерянностью канцлера. Видимо, прямолинейному служаке доставляло истинное удовольствие вот так запросто швырять в лицо высокопоставленному чинуше неудобную правду. Дескать, довольно юлить и выкручиваться — теперь пришла пора говорить начистоту.

— Что вы хотите этим сказать, адмирал?! — натужно засмеялся Шепотьев, силясь скрыть за деланным возмущением свое смятение. Он лихорадочно прикидывал, как себя вести в столь щекотливой ситуации. Ведь любое неосторожное слово сейчас может стоить ему головы.

Конечно, пронырливому Шепотьеву и раньше доносили, что Самсонов в последнее время, мягко выражаясь, слегка не в себе. Пережитые потрясения, ранение, арест и неудовлетворенное честолюбие — все это не лучшим образом сказалось на душевном равновесии командующего Черноморским флотом. Но Юлиан Николаевич полагал, что речь идет лишь о некоторой эксцентричности и резкости суждений, быть может, о вспыльчивости и несдержанности на язык.

Однако сейчас канцлер увидел перед собой совсем не того обходительного и галантного адмирала, которого знал прежде — этакого бравого служаку и покорителя женских сердец. Вместо него в кресле развалился нервный, ожесточившийся, ослепленный манией величия человек, чей взгляд полыхал поистине инфернальным огнем.