— А то, уважаемый Иван Федорович, что ты совсем заигрался в благородного диктатора и потерял всякую связь с реальностью, — невозмутимо парировал Шувалов. И, не давая взбешенному собеседнику вставить слово, продолжил с нажимом: — Ты, вольно или невольно, противопоставляешь себя и свою эскадру всему флоту, всей Империи. Что значит «твои люди», применимо к космоморякам регулярного подразделения? Это не твои люди, а солдаты, которые служат императору, но никак не тебе! В этом и заключается залог незыблемости нашей государственности — в верности космофлота и войск планетарной обороны Отечеству и Престолу, а не отдельным персоналиям…
Несколько секунд Самсонов, мучительно скривив лицо, молча буравил Шувалова испепеляющим взглядом. Казалось, еще мгновение — и он отдаст своим кораблям приказ об атаке. Но вот губы адмирала расплылись в жутковатой ухмылке. Откинувшись на спинку кресла, он расхохотался — громко, раскатисто, от всей широкой души, так что затряслись бока и заколыхались объемистые телеса.
— Ты уверен в этом? — сквозь смех выдавил из себя Самсонов, утирая выступившие в уголках глаз слезы. — Боюсь тебя разочаровать, Петр Григорьевич, но рядом со мной сейчас именно мои люди, которые по совместительству являются еще и космоморяками Российской Империи. И в данной ситуации они будут выполнять только мои приказы, а не приказы кого-либо другого, пусть даже и самого императора… И к тому же, о каком императоре ты так пафосно рассуждаешь? Об императоре Иване Седьмом, или об императоре Артемии Первом, а?
Последние слова Иван Федорович произнес с особенно ядовитой издевкой, всем своим видом давая понять, что ни в грош не ставит ни одного из претендентов на опустевший престол. Пусть, мол, эти жалкие недоросли и дворцовые интриганы сколько угодно грызутся за потускневшую корону Романовых. Истинная власть принадлежит тому, кто держит руку на пульсе реальной жизни, кто повелевает умами и сердцами народа, ведет за собой в бой на врага верные эскадры.
Под издевательским смехом Самсонова Петр Шувалов не нашелся сразу, что ответить, так как сам прекрасно понимал всю абсурдность ситуации, сложившейся сейчас на Новой Москве. Двоевластие, царившее в залах Большого Императорского Дворца, и впрямь вселяло сомнения и растерянность во многих офицеров и адмиралов Империи. И в этом хаосе, порожденном чехардой самозванцев на вершине, неизбежно размывались и расшатывались правила передачи власти…
— Молчишь? — не унимался Иван Федорович, торжествующе поглядывая на растерянного Шувалова. — Это потому, что тебе и возразить-то мне нечего, голубчик. Да, не завидую я тебе, старина. Привык все по уставу делать, по ранжиру — от вахт до походов в нужник по склянкам. И приказы от начальства без рассуждений исполнять. А теперь, после всей этой вакханалии во дворце и сам не понимаешь, от кого распоряжения получать. Ведь так а, Петр Григорьевич?
Самсонов откровенно потешался над мучительными терзаниями бывшего соратника, загнанного в угол неразрешимой этической дилеммой. И надо признать, в чем-то он был прав. Его собственная позиция, при всей ее предосудительности с точки зрения традиционной имперской морали, отличалась, по крайней мере, четкостью и прямотой. Адмирал не пытался юлить и изворачиваться, оправдывая задним числом свою измену. Нет, он открыто и смело объявил себя единоличным хозяином положения, присвоив право решать судьбы страны и народа по собственному разумению.
— Может в чем-то ты и прав, но зато я прекрасно знаю, как действовать Гвардейской Императорской Эскадре в случае незаконного входа в систему «Новая Москва» любого другого боевого подразделения, — уверенно парировал Шувалов, смело глядя на собеседника сквозь отблеск экрана.
Петр Григорьевич выпрямился во весь рост, словно оловянный солдатик, и непроизвольным жестом поправил белоснежный китель с золотыми аксельбантами. Всей своей подтянутой фигурой, идеально ровной осанкой, твердым прищуром глаз командир гвардейцев воплощал собой величие и несгибаемость лучших традиций российского космофлота — ни тени сомнений, ни секунды колебаний, ни намека на компромиссы и сделки с совестью.
— А именно, мне как командующему обязуется выдворить нарушителей из столичной системы любым, подчеркиваю — любым способом, — продолжил Шувалов твердым командным голосом, словно отдавал очередной безапелляционный приказ. — И если для этого понадобится таковых нарушителей закона уничтожить — я это сделаю, не моргнув глазом… Вот мое последнее слово, Иван Федорович. Сам решай, готов ли ты ценой жизней своих «людей» испытать гвардейцев на прочность.
На широком лице Самсонова появилась брезгливая гримаса — так смотрят на нашкодившего щенка или досаждающего попрошайку. Но в то же время в стальных глазах адмирала-мятежника зажглись недобрые огоньки, как у хищного зверя, завидевшего достойную добычу.