Адмирал Канарис

Теоретически Канарис хорошо понимал, что по отношению к деспотии Гитлера, установленной в нарушение конституции и права и поддерживаемой методами террора, не могут быть применены обычные правовые нормы и что фронты проходили уже через территории многих государств. Он также был в душе глубоко убежден, что победа Гитлера стала бы огромным несчастьем для Германии и всего мира. И все-таки он не мог решиться на последний шаг, чтобы всеми силами воспрепятствовать этой победе Он не мог прыгнуть выше своей головы: ему мешали не только традиции его профессии. По своей натуре Канарис был очень склонен к крайностям. Он ни минуты не сомневался в том, что каждый день выполнял дела, которые юридически можно было квалифицировать как государственную измену! Однако сделать шаг к техническому осуществлению государственной измены не мог.

Из этого, однако, не следует, что благодаря этому он чувствовал себя в какой-то мере более хорошим и безупречным, чем те из его сотрудников, в первую очередь Остер, у которых хотя были такие же сомнения, что и у него, но которые после длительной и тяжелой борьбы между познанной необходимостью и совестью преодолели свои сомнения и сделали последний шаг, которого он сам ужасался. Канарис лучше других сознавал, что если Остер несмотря на все препятствия (его воспитание, традиции и врожденное чувство чести) все же решился взять на себя этот позор государственной измены, то он сделал это не из честолюбия или по какому-то другому мотиву. Он понимал, что Остера побудила к этому поступку его горячая любовь к родине и уверенность, что, служа ей, он должен использовать каждую возможность, дающую надежду покончить с господством Гитлера. И именно потому, что Канарис знал, что Остер, как и он сам, был религиозным человеком, он мог себе представить, чего стоило тому сделать поступок, который мог повлечь тяжелые потери для немецкой армии. Даже если это было сделано с целью добиться быстрого окончания войны и тем самым предотвратить гибель сотен тысяч, а может быть, и миллионов людей, а также уничтожение духовных и материальных ценностей[18].

Поэтому Канарис ни минуты не колебался, когда ему приходилось решать вопрос, должен ли он защищать Остера или доктора Мюллера от гестапо. Он делает это, не щадя собственной жизни и своего престижа. Из документов гестапо следует, что полковник Роледер, начальник группы III-F, в связи с проведением следствия по делу доктора Йозефа Мюллера был в 1944 г. допрошен одним из руководителей СД. Речь шла о найденных документах Остера. На допросе Роледер заявил, что, по его мнению, донесения из Рима были вполне достоверными. Он же расценивал указания Канариса как приказы, которые он не смел нарушить несмотря на то, что сам Роледер придерживался противоположного мнения.

Победа Гитлера во Франции не поколебала уверенность Канариса в том, что Германия в итоге потерпит поражение и что это неотвратимо, если не удастся раньше окончить войну, свергнув диктатора и его режим. Через несколько дней после падения Парижа он приехал в Мадрид. Его племянник, живший там, только что обручился; он поинтересовался мнением своего дяди, не будет ли правильнее отложить бракосочетание до окончательной победы Германии, которая, судя по огромным успехам во Франции, будет вот-вот одержана. На молодого человека неизгладимое впечатление произвело то, что при упоминании слов «окончательная победа» лицо дяди, которого он так любил и уважал, помрачнело и тот сказал сдавленным голосом, что, мол, ради бога, пусть его племянник женится и наслаждается своей молодой жизнью, пока еще светит солнце, что гроза, которая вот-вот разразится над всем, что является немецким, будет ужасной. В этом он, Канарис, ни секунды не сомневался.