В момент поднятия бунта в Омске находились, кроме чехословаков и сербо-румын, следующие части союзных войск: батальон английской пехоты, под командой полковника Уорда, две бригады канадской пехоты. Полковник Уорд, он же начальник британской военной миссии, узнав ночью о происшествии, по собственной инициативе двинул часть своего отряда в главную ставку и личную квартиру адмирала Колчака на набережной Иртыша. Эта охрана была вскоре по желанию адмирала снята. Отряд чехов и сербов своевременно занял железнодорожный мост, концентрационный лагерь и иностранные миссии. Канадские войска держали нейтралитет. Впрочем, в их услугах не было никакой надобности.
На следующий день, от имени начальника гарнизона г. Омска был распубликован приказ, в котором предлагалось всем бежавшим из тюрьмы явиться обратно в трехдневный срок (Д. Раков в своей брошюре удостоверяет, что срок для возвращения был дан однодневный. Однако официальными документами устанавливается трехдневный срок). Возвратившимся добровольно гарантируется безнаказанность, так как побег признавался вынужденным. Неявившимся же в указанный срок приказ грозил расстрелом на месте задержания. Та же кара предусматривалась для хозяев квартир, где бы беглецы по истечении срока были обнаружены.
Вместе с большевиками указанные выше лица разбрелись по городу к знакомым. Они выжидали там результатов восстания. Когда выяснилось, что большевики проиграли свою ставку и военные власти жестоко наказывают участников мятежа, для бежавших встал вопрос – как быть? В городе шли повальные обыски, особенно в подозрительных квартирах, и дальше оставаться укрытыми становилось опасным. Некоторые из бежавших: Феодорович, Нестеров, Филипповский, Иванов, Сперанский и Владыкин не пожелали вернуться в тюрьму и скрылись из Омска. Другая же часть, а именно: эсеры Девятов, Кириенко, Фомин, Барсов, Саров, Локотов, Павлов, Лотошников, Подвицкий и социал-демократы Маевский и Брудерер решили вернуться в тюрьму, доверяя опубликованному приказу, гарантировавшему их безопасность. Их родственники в день распубликования приказа обращались по этому поводу через близких им местных кооператоров к министру юстиции Старынкевичу и другим начальствующим лицам и спрашивали, как поступить. Они получили успокоительные заверения в том смысле, что арестованные могут вполне спокойно вернуться в тюрьму и что им ничто не угрожает. Старынкевич помимо того уверил, что после наступления некоторого успокоения и выяснения их непричастности к мятежу многие из арестованных будут совершенно освобождены за отсутствием серьезных оснований к их дальнейшему задержанию. В тот же день Девятов, Фомин, Кириенко, Маевский, Брудерер и др. добровольно явились в тюрьму и были рассажены по камерам.
Казалось, ничто не предвещало рокового конца и все кончится для них благополучно. Но в создавшихся на тот момент в Омске условиях можно было ожидать всяких эксцессов. Правительство адмирала Колчака пришло к власти всего месяц тому назад. Оно еще не успело закрепиться. В его распоряжении не было надежных военных сил. Омский гарнизон состоял преимущественно из казаков и добровольческих частей, сформированных казачьими офицерами. Так называемая атамановщина играла тогда доминирующую роль.
Самоопределившиеся военные единицы всегда представляют опасность для нормального государственного порядка, особенно когда им самим приходится его поддерживать. Но в данном случае приходилось начать строить государственность, опираясь именно на эти самоопределившиеся отряды. Если отрешиться от всякой предвзятости, то нужно признать, что новая власть, воцарившаяся в Омске 18 ноября, была главным образом, обязана своим успехом этим казачьим офицерам, легко сбросившим членов «Директории» и расчистившим путь для адмирала. Вполне понятно, что новое правительство, не обретшее еще ни внутренней, ни внешней силы, находилось как бы в плену у казачьих атаманов и было вынуждено с ними считаться, особенно когда дело шло о защите безопасности правительственной резиденции. Выше я упомянул, что казачьим частям, так называемым отрядам особого назначения, приходилось все время на своих плечах выносить тяжесть борьбы с внутренним врагом. Вполне естественно была повышенная нервность их начальников и введенных в бой казачьих масс, которые действительно проявили необычайную жестокость при подавлении мятежа.