Адмирал Спиридов

Только через девять суток стоянки, насчитывая уже двадцать одно судно (прибавилось три палубных бота), «обшивная» эскадра отправилась в свой долгий путь вокруг Европы, что и подтверждает «Выпись из дневных записок одного Российского путешественника (А. Г. Спиридова. — Е. Ю.) из Балтийского в Средиземное море в 1769 и 1770 году».

Вот дословное начало этой выписи:

«Июля 18 дня 1769 года в вечеру пошли мы на корабле Евстафии с Кронштадтского рейда к Красной Горке, а оттуда 26 июля пополудни в 4 часу, снявшись с якоря, пошли к Весту...»

Переход через Балтийское море оказался затяжным из-за штормовых условий и ряда причин, вызванных трудностями совместного плавания разнотипных судов. Это было неизбежно, особенно на первом этапе похода. К тому же самый мощный линейный корабль эскадры «Святослав» и флагманский корабль «Евстафий» так пострадали от непогоды, что их пришлось направить в Ревель для ремонта. Изрядный вред принесла скученность. Суда были сверх всякой меры переполнены людьми и припасами. Моряки и десантники спали вповалку в жилых палубах среди бочек с провизией и пресной водой. Продукты, взятые на весь путь — солонина и треска, постепенно портились; от бочек с пресной водой исходил невыносимый запах. Нечего было и надеяться, что обойдется без заболеваний, хотя на судах по категорическому приказу Спиридова и предпринимали все возможное для создания мало-мальски сносных условий быта: «Выносили для сушения и хорошего воздуха служителей койки наверх, скоблили палубы в деках и окачивали корабли водою». Предотвратить эпидемию, возникшую из-за скученности, не удалось. Из трехсот человек, заболевших в пути между Кронштадтом и Копенгагеном, пятьдесят четыре человека умерли, и трупы их были погребены в море.

12 августа эскадра встретилась возле Готланда с отрядом кораблей контр-адмирала Елманова (из Ревельской эскадры), которому надлежало сопровождать ее до выхода из Датских проливов, и с тех пор две недели вынужденно лавировала в Южной Балтике, преодолевая неблагоприятный вестовый ветер, отстаиваясь на якорях у острова Борнхольм, прежде чем достигла Кеге-бухты. Лишь 30 августа суда прибыли в гавань Копенгагена. Там, когда к ним присоединился «Евстафий», сменивший в Ревеле сломанную фок-мачту, и когда выяснилось, что «Святослав» оставлен в том же Ревеле на долгий ремонт, в «обшивную» эскадру был включен пришедший из Архангельска вновь построенный корабль «Ростислав», под командованием капитана 1 ранга Лупандина.

В Копенгагене Спиридов и получил первый из официальных попреков, которые с тех пор сыпались на него вместо поощрения и поддержки в небывало трудном предприятии, каким уже четко вырисовывался поход вокруг Европы. Раздосадованная долгим переходом эскадры от Кронштадта, Екатерина язвительно писала вдогонку адмиралу:

«...Когда вы в пути съедите всю провизию, тогда вся экспедиция ваша обратится в стыд и бесславие ваше и мое...»

Что должен был ответить на это Спиридов?.. Что благоприятные ветры не зависели от воли командующего, как не зависела от нее задержка эскадры в Копенгагене. Ибо почти все корабли нуждались в срочном текущем ремонте, до окончания которого не следовало продолжать плавание. Что у «матушки-государыни» и всех ее советников оказалась вдруг коротка память; что в противном случае они вспомнили бы не столь давний вояж фрегата «Надежда Благополучия»; что переход фрегата из Кронштадта в Ливорно занял три месяца с лишним, а в обратную сторону даже на месяц больше. Что как-никак то было плавание одиночного судна, экипаж которого не зависел от обязательной необходимости ждать кого-либо и считаться с готовностью других судов к выходу в море...

Нарочитость придирок не вызывала сомнений после разговора с Философовым — русским посланником в Дании. Философов стал выговаривать адмиралу за то, что «обшивная» эскадра слишком «благоухала». Об этом «благоухании», мол, говорилось даже в королевском дворце, когда Грейг и другие командиры явились туда с официальным визитом.

Верно, от огромных бочек с треской, солониной, протухшей водой, которую еще не успели заменить свежей, от матросских полушубков, развешанных для просушки на вантах, исходил малоприятный запах; но разве на ком-либо из моряков лежала вина за это? Если суда были загружены сверх всякой нормы, и для проветривания провизии и просушивания личных вещей команды не находилось иного места, кроме верхней палубы. Если скученность на кораблях вела к массовым заболеваниям среди матросов и десантников. Если здоровые люди были вынуждены ютиться в жилых палубах рядом с больными. Если при всем этом матросы и канониры исправно несли вахту, а мастеровые безотказно ремонтировали рангоут, такелаж и корпуса... Было удивительно не «благоухание» эскадры, а то, что в таких невыносимых условиях моряки не отчаялись, не опустили руки, не отступили перед обстоятельствами, неблагоприятными с первого дня плавания до самого прибытия в Порт-Магон на острове Менорка в Средиземном море.