Адольф Гитлер: клинический случай некрофилии

Отношение Гитлера к матери и к материнским фигурам-заместителям резко отличается от того, что мы встречаем у других людей, фиксированных на матери. Обычно связь с матерью является более теплой, затрагивает интимные душевные струны, можно сказать, что она является более реальной. Такие люди, как правило, стремятся быть рядом с матерью, рассказывать ей обо всем. Они действительно в нее «влюблены» — в точном инфантильном значении этого слова. Позднее они влюбляются в женщин, относящихся к типу их матери, их неодолимо влекут эти женщины, они вступают с ними в связь, женятся на них. (И в данном случае неважно, является ли первопричина такого влечения сексуальной или же секс выступает как вторичное проявление, следующее за их эмоциональной фиксацией.) Но такого влечения к матери Гитлер никогда не испытывал. По крайней мере, после пяти лет это было так. Он получал удовольствие, только уходя из дома играть с другими ребятами в войну или в индейцев. К матери он был безразличен.

Мать это знала. Как пишет Кубичек, она говорила ему, что у нее безответственный сын, транжирящий свое небольшое наследство, что сама она чувствует свои обязательства по отношению к дочери, «но Адольф об этом не думает; он живет сам по себе, как будто он один в этом мире». Невнимание к матери проявилось и в его реакции на ее болезнь. Несмотря на то, что в январе 1907 г. у нее был диагносцирован рак и она перенесла операцию, а в декабре того же года она умерла, он уехал в Вену в сентябре. Оберегая сына, мать старалась скрывать свои страдания, и он легко принимал эту ложь, не пытаясь выяснить, как она себя чувствует на самом деле. Он не приезжал в Линц из Вены — хотя на такую поездку у него с лихвой бы хватило и времени, и денег — и почти не писал ей, заставляя ее тревожиться о его делах. Как утверждает Смит, он вернулся домой, только получив известие о ее смерти. Кубичек же сообщает, что, когда она стала совсем беспомощной, она попросила его приехать, потому что ухаживать за ней больше было некому. Он приехал в конце ноября и провел с ней примерно три недели вплоть до ее кончины. Кубичек был страшно удивлен, увидев, как его друг подметает пол и готовит матери еду. Гитлер даже проявил необычайную заинтересованность к своей одиннадцатилетней сестре, заставив ее дать матери обещание, что она будет прилежно учиться в школе. Отношение Гитлера к матери Кубичек описывает в крайне сентиментальных тонах, пытаясь показать, как сильно тот ее любил. Но я бы не стал слишком доверяться его свидетельствам, ибо Гитлер несомненно старался, как всегда, использовать этот случай, чтобы произвести благоприятное впечатление. Он вряд ли мог отказать матери в ее просьбе, и три недели — не такой уж большой срок, чтобы разыгрывать роль любящего сына. Впрочем, эти проявления доброты и душевной заботы настолько контрастируют с обычным поведением Гитлера по отношению к матери, что к картине, нарисованной Кубичеком, невольно относишься с недоверием[55].

Судя во всему, мать так и не стала для Гитлера человеком, к которому он был искренне и нежно привязан. Она символизировала собой охранительное по отношению к нему божество, бывшее также богиней хаоса и смерти. Одновременно она служила объектом неприкрытого садизма, вызывая в нем ярость, когда в чем-то ему перечила.

От шести до одиннадцати лет (1895–1900)

Переход к новому этапу был внезапным. Когда Алоиз Гитлер вышел в отставку, у него появилось достаточно времени, чтобы всецело посвятить себя семье и воспитанию сына. Он купил дом с девятью акрами земли в Хафельде близ Ламбаха. Юный Гитлер поступил в небольшую сельскую школу в Фишляме, находившуюся неподалеку от дома, и учился там весьма успешно. Он послушно выполнял все требования отца, по крайней мере внешне, но, как пишет Смит, «с некоторыми оговорками: он по-прежнему манипулировал матерью и мог в любой момент, общаясь с любым человеком, взорваться в приступе ярости». Мальчик был вряд ли доволен такой жизнью, хотя у него не было прямых силовых столкновений с отцом. Но была в жизни Адольфа одна область, где он мог забыть обо всяких ограничениях и обо всем, что он ощущал как недостаток свободы. Это была игра с другими мальчиками в войну или в индейцев. Уже в таком нежном возрасте «свобода» означала для Гитлера безответственность, отсутствие ограничений, и самое главное — «свободу от реальности». Это была также возможность верховодить в компании сверстников. Если вдуматься в то значение, которое имели для Гитлера эти игры, можно прийти к выводу, что в них нашли выражение черты, проявлявшиеся у него с возрастом все более отчетливо: потребность командовать и уход от реальности. На первый взгляд, игры эти представляются вполне безобидными и нормальными для данного возраста. У нас еще будет возможность убедиться в том, что это не так, когда мы увидим, что Гитлер сохранил приверженность этим играм в возрасте, в котором нормальные мальчики уже давно вырастают из подобных забав.