Адская училка

За три минуты Михаил Сомов перешагивает миллионы лет эволюции, переживает немыслимую метаморфозу. Из трясущегося беглеца, из насмерть перепуганного насекомого – он превращается в титана, способного смыть большую часть Кривограда потоками спермы.

Вцепившись в роскошную шевелюру, он судорожно двигается навстречу жадному рту! Он выпускает из ноздрей трубный зов! А из мудей – стремительную реку белковой смеси! Щёки взмыленной фурии едва не лопаются от напора! Безумная дама захлёбывается, не успевая глотать раскалённые потоки! До крови впивается ногтями в задницу кавалера, дабы не сорваться с брандспойта!

Сомов не видит, как зрачки училки испускают алое свечение. Не чувствует, как неестественно длинный язык двигается по яйцам, собирая потёки семени. Не замечает, как пулевые отверстия на бледной коже затягиваются рубцовой тканью – и бесследно исчезают, словно их и не было.

Он всхлипывает.

Измождёно закатывает глаза.

И оставляет мир до лучших времён, если таковым суждено наступить.

***

Гремят, дымят, скрипят машины реальности. Жгут, молотят, дробят Михаила Сомова, наматывают на золотые свёрла. Пережевывают, уминают, протягивают через Сети Супергнезда и транспланарные мембраны. Выдавливают в полуплотную морбо-инвольтированную каверну. В этот раз полотно вещего сна не цепляется за вершины зиккуратов. Здесь нет океанов воющего мяса, некротических колоссов, и прочих ужасов Шаддата. Путешественник остаётся в пределах суперструктуры. Проваливается в ближайший слой инобытия. Области тонкого мира уплотняются вокруг креста православного. Вокруг души древней, грозной и праведной!

Летит Михаил Сомов сквозь облака над родной Россиюшкой!

Парит над крестными ходами и белокаменными храмами!

Слышит колокольный перезвон и звонкую песнь петуха!

А вот и бескрайняя Уд-Слюнявская впадина. Вокруг, куда ни глянь – топь да болото. Над топью остров. Посреди острова деревянная церковь.

Из церкви выходит плечистый, высокий, кряжистый мужик в поповском облачении. Несёт в кулаке странное орудие: серп из зелёной бронзы. Вместо точёной кромки – ряд человеческих зубов. Сбрасывает батюшка одежды. Остаётся в чём мать родила.

Подходит к болоту. Троекратно осеняет крёстным знамением заросли ракитника. Шлёпает по зелёной жиже удом могучим и громадным. С угрозой и жестом читает символ веры.

Бурлит гнилая вода. Шевелится грязь, выпускает тучи желтого газа. То тут, то там, поднимаются из болота бесовские рожи. Лезут из трясины опутанные водорослями бабы, тянут руки, хохочут, хлопают по тухлой тине арбузными титьками, выблёвывают пиявок и лягушек. Трясут ржавыми баграми распухшие и позеленевшие мужики. Булькают комья из голов, скачут над водой узлы из языков, вращаются клубки из рыбьей чешуи и змеиной кожи. Нет числа мерзкой погани! Страшна и зелена нечисть! То ли синеносые пьяницы, то ли посиневшие утопленники. То ли грибы, то ли гробы. Вот оно, богомерзкое блядво, что приняло поганые дары Шаддата. Вот оно, антихристово племя, что плюнуло в святые елеи и причастилось воющим мясом. Вот она, паства Агапия Стратилата, лжепророка и архизлодея!

Шагает батюшка вдоль берега. Хватает кого за патлы, кого за рога, кого за хвост – и на твердь земную выбрасывает.

Болотных баб удом уязвляет. Болотных мужиков поколачивает. Потерявшую человеческий облик нечисть потрошит серпом, словно рыбёшку. Дробит кулаком рёбра, сокрушает удом зубы, вынимает потроха из животов, мозги из голов, выдавливает глаза в туесок, развешивает требуху на кустах багульника.

Закончив труды, батюшка приветствует Михаила Сомова открытой пятернёй.

На руке не хватает безымянного пальца.

Звучит голос, мудрый и грозный.

– Не убоись греха, отрок. Кал и гной есмь человек: с сим живёт и умирает, с сим алкает духа святаго и животворящего. С сим прибывает в Боге и без Бога, со всем замыслом своим, блудным и лукавым. Не убоись греха, раб божий Михаил, но во грехе укрепись и из греха восстань!

Борец с нечистью стирает с тела грязь, кровь и слизь. Расчёсывает бороду. Снимает с уда водоросли и костяную крошку. Вновь облачается в поповские одеяния. Ткань видения истончается. Вода и земля сливаются в бесформенную зеленую массу. Но голос батюшки по-прежнему твёрд, тяжёл и крепок.

– Знай и помни имя мое: Киприан Ядрига. Обрящи усермяцкий серп. Отведай честных моих мощей. Сим родишься, аки булат из пламени. Родишься для правды Христовой и дела Фудифолова!

Глава 18

В сумеречном потоке плывут едва-различимые формы. Крест. Бронзовый серп с подпиленными человеческими зубами. Круг, колесо, пуговица, пентакль, глаз птицы, узор на монете, огромный багровый кукан, мёд и малафья, бьющаяся на простынях девка, ларец для мощей.

Бытие внутри небытия. Обитель Киприана Ядриги. Отделенный от тела дух наполнил морбо-каверну прижизненными страстями. Небесные угодья искривились вокруг души грозной и яростной. Грязь из усермяцких болот залила райские кущи.

Протопоп умер и был забыт.

Но не смог упокоиться. Не смог оставить дело великое и праведное.