Адский поезд для Красного Ангела

— Вы уже смотрели, что есть в этом компьютере? Я вижу, есть устройство для чтения и для записи дисков. Последнее слово техники.

— Я ровным счетом ничего не смыслю в информатике. Не смогла бы даже включить его. Знаю только, что у нас есть быстрый доступ, муж использует его для выхода в Интернет. Он играет с русскими в шахматы.

При распознавании пользователя экран заблокировался.

— Он просит пароль… Имя пользователя осталось на экране. Это «Сильветта». У вас есть какие-нибудь соображения насчет пароля?

— Э-э-э… Сильветта — это имя его матери… Попробуйте «Дюлак».

— Не подходит. Что еще?

— Э-э-э… Тогда, может, дату его рождения? 12101948.

То же самое. Ошибка ввода.

— Последний шанс, — произнес я сдавленным голосом. — Подумайте. Неужели он вам никогда не говорил?

Она посмотрела на рамки с засушенными бабочками:

— Знаю! Монарх! Попробуйте — Монарх!

Трясущимися пальцами я напечатал буквы, составляющие название бабочки… Кожа зудела.

— Получилось!

На рабочем столе всего две иконки. Одна для запуска веб-навигатора, вторая — для почты. Итак, я открыл браузер и просмотрел папку «История», в ней указывались сайты, которые недавно посещал Дюлак.

Я обнаружил только груду порнографических сайтов, «Japanese Teen Girls», «Extreme Asian Bondage», «Fuck my Chinese Ass»… Список был такой внушительный, что не помещался на экране.

Мадам Дюлак подошла ко мне. Слова, которые она собиралась произнести, замерли у нее на губах, когда она собственными глазами увидела странные позиции пешек в этих знаменитых шахматных партиях.

— Это… этого не может быть! — прокудахтала она.

Я запустил почту и извлек тонны пакостей, болтающихся в его почтовом ящике. Только сообщения порнографического характера. Виртуальные партнеры, с которыми он поддерживал отношения.

Его жена осела и разрыдалась. Я на некоторое время закрыл почтовую программу и попытался выдвинуть боковой ящик письменного стола. Он не поддавался.

— У вас, случайно, нет ключа от этого ящика?

— Нет, к сожалению… — Она вцепилась в ручку, как будто тоже стремилась узнать страшную правду.

Я вытащил из кармана куртки маникюрный набор:

— Вы позволите?

Она прижала кулаки к подбородку:

— Открывайте!

Я не утратил сноровки. Даже со строптивыми замками. Через тридцать секунд он уступил без видимых следов взлома. Мадам Дюлак даже слегка оттолкнула меня плечом, пытаясь втиснуться передо мной, чтобы самой открыть ящик. Мы обнаружили всего лишь еще один ключ.

— У вашего мужа есть сейф?

Она, держа ключ двумя пальцами, поднесла его к глазам:

— Нет… Я… не знаю… Сколько же он всего от меня скрывает!

— Может, за этими рамками?

Она поспешно сняла первую попавшуюся, с коллекцией голубых нимфалид с переливчатыми крыльями.

— Здесь нет, — с облегчением прошептала она.

Я сразу понял где… За рамкой с массивным орнаментом, более крепкой, чем все остальные, достаточно крупной, чтобы скрыть сейф.

— Нашел…

Я аккуратно положил рамку на пол и уступил пожилой даме право вставить ключ в замочную скважину. Ее яремная ямка подрагивала по мере того, как набухала ее куриная шея. Она вытащила из сейфа семь сложенных стопкой дисков без конвертов и какой-либо маркировки.

— О боже… Что это?

Я взял у нее диски и положил на низкий столик:

— Мадам, не думаю, что вам стоит их смотреть…

Она покрылась такой мертвенной бледностью, что я содрогнулся. Можно сказать, она распадалась на моих глазах. Снова хлынули слезы, челюсти прыгали в такт рыданиям, по изборожденным возрастом щекам чернильными реками струился макияж…

— Я… я хочу видеть, что на этих дисках… Я… Дайте мне посмотреть… Я имею право… Это мой муж и я люблю его!

Я включил телевизор и, не выбирая, вставил диск. На плазменном телевизионном экране сам собой запустился фильм. С некоторой нерешительностью я нажал кнопку «пуск». В первые мгновения, пока экран оставался белым, едкие пузырьки стресса подступили к моему горлу. После первых пяти секунд фильма я, сотрясаемый крупной дрожью, нажал на «стоп». Мне хотелось блевать, но тухлятина осела на моих губах…

Пожилая дама утратила способность говорить. Она застыла в изумлении, в ужасе, в непостижимости увиденного, словно мраморная статуя, и, когда я инстинктивно обнял ее, будто это моя бедная мать, мне стало страшно, что она рассыплется в прах. Бедняга разразилась слезами, срывая голос в воплях, напоминающих горестное пение китов. Ее глаза метались по комнате в поисках, за что бы уцепиться. И она все выла, выла и выла… Я осторожно взял ее под руку и вывел в соседнюю комнату.

— Не… не оставляйте меня одну… — пробормотала она. — Я… я хочу знать…

— Вы не можете это смотреть, — с трудом ответил я. — Я сейчас вернусь. Полежите пока, прошу вас…

— Нет, мсье! Мой муж… что он сделал!

После первых секунд просмотра я был вынужден приглушить звук. Записанные на дисках пронзительные крики рвали барабанные перепонки, будто мне в уши вонзали спицы.