Адвокат, адвокат, он ворюге – друг и брат

На военных дисциплинах водились преподаватели-уникумы. Военный историк Ионченко блестяще читал лекции, с огромным юмором, и учил нас премудростям военной жизни, его до сих пор вспоминают все выпускники.

Огневую подготовку преподавал полковник Ш. За ним надо было записывать – ну просто народный трибун, генератор афоризмов, прям Черномырдин. Страшно любил выступать перед личным составом, особенно в лагерях, где был старшим. Вот и брякнул то, что потом прилипло к нам, как скотч к седалищу: «Эти юридические лица, которые ходят без строя!»

Так мы стали юридическими лицами, только без бухгалтерии и отдела кадров.

Огневая подготовка с ним – это длиннющие лекции, что патрон стоит как булка хлеба, а сколько мы хлеба, сволочи косорукие, сожрали своей бесцельной стрельбой? Кулак у него был огромный, он складывал кукиш и объяснял:

– Вот она, мушка-целик. Проводим мнительную прямую.

Курсовой офицер у нас был из потомственной генеральской семьи, слушал «битлов», был гламурный и тоже мечтал стать генералом. У нас он перекантовывался перед карьерным взлетом. Потом попал в одну серьезную контору, был откомандирован в одну тихую страну в Европе, попал под шпионский скандал и был выдворен под фанфары. В той конторе он, наверное, и по сей день. На стрельбище ему Ш. орет:

– Старлей, быстро сюда!

– Вы почему на меня кричите? – возмущался курсовой. – Я все же офицер!

– Говно ты, а не офицер!

Притом «говно» произносилось со смаком и слышалось как «хоф-фно» – с ударением на первый слог.

Отдельная песня было физо. В основном бег – бегали мы как лошади. У нас преподаватель был – по-моему, чемпион мира или Олимпиады по марафону. Он мечтал сделать из нас марафонцев, подгоняя на занятиях: «Так, километр бежим, быстренько так… Теперь километр отдыхаем легким бегом… Километр бежим, так быстренько…»

С беготнею у меня всегда было плоховато. Вот с гирями нормально – руки сильные. А с беготней на все дистанции, лыжами и метанием гранаты совсем швах. И меня постоянно оставляли тренироваться в субботу-воскресенье, загоняли в спортзал, где я любовался на наших качков, тягающих блины, и каратистов, молотящих по груше.

Помимо учебы, мы старались соответствовать понятию «человек думающий, образованный». И, кстати, командиры эти устремления разделяли. Например, вырваться в увольнение было затруднительно, но если ты брал пару билетов в театр, то тебя туда пускали группой. Пускали и в музеи. У нас была хорошая библиотека, и мы читали и классику, и новомодные книги. И Маркеса, и Стейнбека.

– Дайте мне Маркеса, – снисходительно вещаю я.

– Вам какой том? – спрашивает библиотекарша, подозрительно глядя на меня.

– А что, у вас их много? – с надеждой и интересом осведомляюсь я, зная, что книги Габриэля Маркеса дефицит и вот так сразу их получить – это просто везенье какое-то.

– Много! Молодой человек, не морочьте голову и говорите, какой том Карла Маркса вам нужен!

Зачитывали некоторые книги до дыр. Затевали дискуссии. Чуть ли не до мордобоя доходило: какой поэт лучше высказал метания Серебряного века и какой перевод Шекспира интереснее. Притом это считалось как бы обязательным – быть культурным и широко образованным, хотя тоже всякие у нас попадались – некоторые были явно не отягощены излишними мыслями и знаниями. Но запрос на интеллект имелся.

Постоянно нам привозили лекторов на скользкие темы. Помню политобозревателя Бовина, который забылся и начал такое молоть, что для нас попахивало бы знакомством с особым отделом. Привозили артистов. Показывали фильмы. В общем, старались делать из нас относительно разносторонних людей, за что я благодарен моей альма-матер.

Глава 7 Насмеши прапорщика

Если у тебя чего-то нет, скажи об этом прапорщику, насмеши его.

Материально наша обалденная элитарная престижность не ощущалась никак.

Взять нашу столовую. В отличие от столовок войсковых частей, где за деревянным столом сидело по десять бойцов и ели они алюминиевыми ложками, у нас внешне все вроде бы было чинно и благородно. Располагались мы по четыре человека за столом, столовые приборы были из нержавеющей стали. Но вот сколько потом я ни ездил по войсковым частям, нигде не видел, чтобы кормили настолько отвратно. В алюминиевых бачках нам раздавали свалявшуюся перловку или макаронные рожки, такие склизкие, что мы их для пущего аппетита сравнивали с опарышами. На стол на всех ставилась одна миска якобы с мясом, где в каком-то машинном масле плавали куски неопределенного происхождения, часто со щетиной.

Шрам на моей руке – это я порезался, когда таскал замороженные до каменного состояния австралийские туши то ли кенгуру, то ли баранов – еще с пятидесятых годов, из госрезерва, которыми нас кормили. Тайна, что это было за мясо такое, так и осталась до конца не раскрыта.

По воскресеньям нам давали вареные яйца. Уж ими мы наедались вдосталь, поскольку ели за себя и за своего боевого товарища, находящегося в увольнении в городе. По самым большим праздникам давали котлеты, по вкусу годные, но настолько это было редко – мы в ресторан «Пекин» чаще ходили.