Может, в этом городе исполнить мечту и не суждено, но я бы уехала куда-нибудь в Сибирь, туда, где не такая высокая конкуренция… в общем, я планировала свою жизнь с детства. Я не могла представить себя где-то в ином месте. Я знала, что буду работать в суде или в правоохранительных органах.
Я была одержима этой целью!
В жажде не думать о том, что случилось с моей семьей, я заразила себя этой одержимостью намеренно. Это то, ради чего я готова была просыпаться. То, ради чего стоило жить.
Однако судьба – злая штука…
И я вновь на задворках, потерянная и разбитая.
В таких ситуациях звонят родителям за советом, а у меня родителей нет. Бабушке позвонить не могу. Я не готова сообщить ей, что узнала правду, которую она пыталась от меня скрыть. Да и что она посоветует? Она даже не ведает, что из-за родословной мне будет тяжело найти работу. Она хотела как лучше.
А больше у меня никого нет.
На звонки Виктора я не отвечаю. Одно дело, когда тебе солгали один раз, но если обманывают день за днем, это бьет с силой падающей на тебя многоэтажки.
Венера со мной не разговаривает.
Лео исчез.
Когда он ушел, я заперла дверь, выключила телефон и три дня никуда не выходила. Сидела в мертвой тишине. Смотрела в стену. Я искала в интернете упоминания Лисовского, судебные дела по нему и поражалась, какая я идиотка. Столько лет все было под носом! А я не удосужилась поинтересоваться, кем были мои родители, даже имена их вслух не произносила. Это, наверное, самое ужасное – то огромное количество кричащих вещей, которые я не замечала.
Хотя…
Нет. Есть еще кое-что.
Любовь.
Кем бы ни был мой отец, а я смотрю на его фотографии и понимаю, что не злюсь, не презираю его. Возможно, так заложено природой? Безусловная любовь к родителям. Даже к такому мерзавцу.
А самое поразительное – это мысли, на которых я себя ловлю: убеждаю себя, что отец не виноват, что у него были причины таким быть, как и у Шакала; и глупости эти в голове не замолкают, они растут и множатся, словно сорняки. И ты уже не винишь отца. Но тебе все еще больно.
Будущего нет. И становится невыносимо, что в груди бьется сердце, а кожа обтягивает ребра…
Я сижу в аудитории, сжимая кулаки до такой степени, что ногти разрезают ладони.
А вокруг все как обычно.
Цимерман принимает экзамен по уголовному праву. У меня зачет автоматом. Я сижу одна на первой парте, пока студенты по очереди подходят к профессору, тянут билет и отвечают (вернее, мычат и мямлят).
Погода никакая. Снег почти растаял, оставил за собой океаны грязи, но ребята не теряют надежды и из углов выковыривают клочки зимы. Под окнами визг и топот: кто-то несется в университет, а его забивают грязными снежками.
Небо цвета размякшей газеты.
И мерзкая влажность.
Идеальный день для депрессии.
Длинноволосый парень по кличке Гамлет получает тройку, радуется и бежит на место, спотыкаясь на ступеньках к верхнему ряду. Следующим идет Дремотный. Я оборачиваюсь на него и цепляю взглядом Венеру. Дремотный сидит с ней. Подруга растерянно отводит глаза, шуршит листами пустой тетрадки. Учитывая, что Цимерман проверяет конспекты, ей экзамен не сдать, но она, видимо, надеется на чудо.
Я бы могла отдать ей свою тетрадь…
Профессор не смотрел мои конспекты и не знает почерка.
Отворачиваюсь.
Прошло две недели с того дня, когда я поругалась одновременно и с Лео, и с ней. Венера ни разу со мной не заговорила. Конечно, она не в курсе, но подруга бросила меня именно тогда, когда я больше всего в ней нуждаюсь, когда пробиваю третье дно, она бросила меня. И говорить с ней первая я не намерена. А тем более извиняться!
Дремотный закатывает рукава черной рубашки и водит ладонью над билетами. Профессор сидит, откинувшись назад. Его стул держится на задних ножках, и вся аудитория в предвкушении падения, но уже сорок минут грохота не случается, так что студенты молятся, потрошат конспекты и ждут моральной смерти. Каждый надеется получить хотя бы тройку.
Спустя минуту профессор сам берет билет со стола и вручает Дремотному со словами:
– Вселенная сделала выбор за вас, Руслан.
– Премного благодарен, о великая суть мироздания! – кривляется парень с поклоном.
– И что же мироздание вам послало? – вздыхает Цимерман, разглядывая ногти.
– Хищение предметов, имеющих особую ценность? – громко спрашивает Дремотный.
– Вы у меня интересуетесь? Или вы в наушнике?
– Как вы могли такое подумать обо мне! – оскорбляется парень. – Я честный человек!
– Хотите, чтобы я оглох? – рычит профессор. – Зачем орать?
– Я ничего не хочу в этой жизни, – громко заявляет Дремотный. – Признаться, я в ней совсем разочарован.
– У вас проблемы с понимаем человеческой речи?
– Боюсь, что так… думаю, если бы я понимал все, что мне говорят, у меня бы уже была девушка.