Адвокат революции

Встречаться лично им не приходилось, однако присяжный поверенный многое знал об участии Доры в убийствах министра внутренних дел и великого князя. Если верить словам самого руководителя Боевой организации социалистов-революционеров, она всегда была молчаливой, скромной и даже застенчивой девушкой, которая редко улыбалась и жила лишь своей всеобъемлющей верой в террор.

Перед каждым очередным покушением она просила отвести ей роль метальщицы «адской машины» — потому что, по мнению все того же Савинкова, террор для нее окрашивался в первую очередь жертвой, которую приносит террорист.

— Писали, что она арестована этой зимой в Петербурге, прямо в химической лаборатории, — ответил Жданов гостю.

— Это правда, — кивнул молодой человек. — После суда ее содержат в изоляции, в каземате Петропавловской крепости. И имеются сведения, что состояние рассудка товарища Бриллиант оставляет желать лучшего…

Глава третья Москва, 1907 год

Не приведи Бог видеть русский бунт — бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердные, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка.

А. С. Пушкин

Третьего сентября, сразу после обеденного перерыва, Московский военно-окружной суд на Арбате продолжил рассматривать уголовное дело в отношении известного адвоката Владимира Жданова и четырех его соучастников. Подсудимые обвинялись в том, что двадцатого февраля того года они экспроприировали на революционные нужды шесть тысяч рублей, ограбив некоего статского советника.

Слово для выступления в прениях было предоставлено Николаю Константиновичу Муравьеву, согласившемуся принять на себя защиту коллеги.

— Господа судьи! Обвинитель в своей речи, между прочим, заявил перед вами: «Я не буду утверждать, что в действиях подсудимого Жданова был определенный состав преступления». И тем не менее обвинитель потребовал осуждения моего подзащитного… — начал присяжный поверенный Муравьев. — Я уверен, что вы не последуете за этим приглашением. Ибо, как бы ни возмущало вас поведение подсудимого, как бы вы ни были с ним не согласны, думая, что на его месте следовало поступить совершенно иначе, — стоящий выше прокурора закон обязывает вас как судей вынести оправдательный приговор, если в деяниях подсудимого нет состава преступления. Но нет, не составом преступления намерена занять ваше внимание защита Жданова. Не ищем мы и снисхождения — нет нам нужды взывать к чувству вашего сострадания! Мы находимся в более привилегированном положении, ибо все судебное и, в значительной части, предварительное следствие дают нам право заявить, что вовсе не существуют те факты, из-за которых посажен на скамью подсудимых наш товарищ Жданов…

Николай Константинович поправил очки и продолжил:

— Я утверждаю, что у прокурора нет решительно никаких оснований полагать, что Жданов участвовал в распространении экспроприаторской литературы, приобрел и содержал лошадь, пользуясь ею для развоза нелегальных изданий и нелегальных лиц, или делал попытки к устройству побегов, как гласит соответственная часть формулы обвинительного акта. Утверждая все это, обвинение было введено в заблуждение. Оно черпало свои сведения из сомнительного источника. От одного из этих источников оно уже отказалось, дав перед всеми нелестную характеристику свидетеля Александрова. Вы сами слышали, что обвинительная власть ошиблась, опираясь на него…

— Кто такой этот Александров? — почти неслышно поинтересовался у своего соседа высокий старик с породистым, хотя и несколько грубоватым лицом.

— Знакомый Жданова. Свидетель обвинения… — таким же тихим шепотом ответил ему господин средних лет с внешностью того сорта, которая не бросается в глаза и совершенно не отпечатывается в памяти окружающих.

Мужчины сидели на самой последней скамейке, в местах, предназначенных для публики, и прекрасно слышали каждое слово защитника: