Адвокат революции

Следовало признать, что очередное свое задержание и внесудебный арест Владимир Анатольевич переносил намного легче, чем большинство его теперешних товарищей по заключению — и с психологической точки зрения, и в бытовом отношении. С оперативниками, следователями и с тюремным начальством различного ранга он держался подчеркнуто вежливо, но с достоинством и без суеты, как и подобает бывалому каторжанину. Режим содержания арестованных, установленный большевиками, сам Жданов без необходимости не нарушал, помогал всем, чем мог, новичкам, оказавшимся за решеткой впервые, и даже подкармливал из своих передач тех, кто в этом нуждался.

Впрочем, некоторая нездоровая бледность все же указывала на недостаток свежего воздуха и двигательной активности в образе его жизни последних двух месяцев — но вот это как раз было вовсе не удивительно.

— Владимир Анатольевич, вы ведь не курите?

Обращение следователя по имени и отчеству не сулило арестованному ничего хорошего. Поэтому Жданов ответил на вопрос очень коротко и без подробностей:

— Бросил.

— Завидую, честное слово! Я вот тоже пытаюсь. Да все никак не получается… — неожиданно улыбнулся чекист. — Наверное, силы воли не хватает, как думаете?

Доверительный разговор был им начат вполне профессионально и грамотно. Владимиру Анатольевичу пришлось даже сделать над собой определенное усилие, чтобы не втянуться в обсуждение этой темы, которая не оставляет равнодушным никого из бывших или настоящих курильщиков:

— Не могу знать, гражданин начальник.

Но хозяин кабинета как будто вовсе и не замечал демонстративного поведения арестанта:

— Вы позволите? Все-таки я закурю. — он достал из жестяной коробки папиросу, размял ее пальцами, пару раз чиркнул колесиком зажигалки и выпустил под потолок струю дыма. Потом отодвинул на край стола папку с делом: — Чаю хотите?

— Я домой хочу, гражданин начальник, — не стал лукавить Жданов. И выразительно посмотрел на увесистый матерчатый баул, с которым его «подняли» из общей камеры.

— Да-да, конечно.

Разработанная властями процедура административной высылки была уже всем известна и считалась довольно гуманной. Арестованному выписывали сопроводительные документы, после чего отпускали домой, к жене и детям, предоставляя какое-то время на сборы, прощание с родственниками и друзьями, а также на улаживание разного рода необходимых формальностей.

— Владимир Анатольевич, у вас в распоряжении семь дней. Не так уж много, но вполне достаточно, чтобы прибыть на место и встать на учет в специальной комендатуре. Билеты на поезд до Рыбинска, правда, придется покупать за свои деньги — Советская Республика еще не настолько богата, чтобы оплачивать поездки по стране для врагов трудового народа.

— Послушайте, я не враг трудового народа! — сверкнул очками Жданов.

— Да неужели? — Сотрудник ГПУ откинулся на спинку стула и покачал головой: — Нам хорошо известны ваши прежние заслуги перед революцией. Но ведь теперь вы служите ее классовым, непримиримым врагам. Именно вы помогаете им уйти от карающего меча пролетарского правосудия! Именно вы, а не кто-то другой, используете в своих интересах любую ошибку, любую недоработку сотрудников нашего следствия и прокуроров… Вы пытаетесь защищать врагов мирового пролетариата при помощи разнообразных адвокатских уловок, при помощи буржуазного красноречия и политической демагогии! Разве это не значит, что и сами вы стали врагом революции? — не дожидаясь ответа, чекист посмотрел на часы, украшавшие кабинет еще со времен императора Николая II, и пододвинул к себе стопку с бланками пропусков. Окунул перо в чернильницу-непроливайку, поставил часы, минуты, и расписался. — Вы свободны, гражданин. Можете идти.

— Спасибо.

Владимир Анатольевич чуть замешкался, прежде чем протянуть руку за своими вещами, и это не укрылось от внимательного взгляда собеседника.

— Мне только хотелось бы задать вам один вопрос. Не для протокола.

— Спрашивайте, — неожиданно для самого себя кивнул Жданов.

— Почему? Почему это произошло? Почему вы, заслуженный революционер, социал-демократ, политический каторжанин и узник царизма — почему вы теперь оказались не с нами, а с ними?

Вообще-то еще с вологодской ссылки Владимир Жданов избегал, сколько это было возможно, задушевных бесед с представителями тюремных властей. Но на этот раз он решил изменить своим правилам:

— Видите ли, молодой человек… Я всю жизнь был защитником. Адвокатом, присяжным поверенным, членом коллегии правозаступников — в сущности тут название не так важно. Значительно важнее то, что, с моей точки зрения, защитник по уголовным делам — это несколько больше, чем просто профессия. Это некий особенный взгляд на людей, на события, на причины и следствия…

Хозяин кабинета не прерывал его, и Владимир Анатольевич продолжил: