Аэлита. Новая волна: Фантастические повести и рассказы

Я запомнил, что в полете она в этот раз боялась воздуха, сидела, скрестив кисти и лодыжки, тревожно поглядывала вниз. Мы поднялись так высоко, что вокруг был слабый отсвет вечерней зари, а под нами — полная ночь и отчетливо складывался узор городских пропастей между полей дробного света. И было холодно. Так что она в полном смысле слова оттаяла, снова очутившись на твердой почве. Слишком твердой, я бы сказал, чтобы двигаться на каблуках: с вертолетной площадки вела узкая тропинка между камней. Место, куда я ее привел, было на самом краю обитаемого города, почти в горах. Я сам бывал здесь нечасто. С виду — обычный каменный домишко, ни вывески, ни стоянки — сюда только по воздуху можно добраться, почти тишина… Катерина вопросов не задавала, и это было немного не в такт моему замыслу, но — женщина! Что с нее взять? Может, у нее закончился любимый лак для ногтей, и оттенок не в тон платью… Я был на сто процентов уверен, что все пойдет как надо. Светски держа ее под руку, прокладывал путь. Не задерживаясь в верхнем зале, с местной музыкой и баром, повел вниз. А там уже помещение было выдолблено в скале и не было другого света, кроме тростниковых свечей, и воздуха — кроме коричневого, и запаха, кроме шоколада.

Ну, ну, не надо, — это был действительно шоколад. Конечно, такой, какого за океанами не понимают. Питье, которое нам принесли, было, правда, густое, но без молока, и ваниль торчала из горшочка вялым стручком. Катерина засомневалась.

— Это что? — она облизнула палец. — Горькое…

— Пробуй понемногу. Можешь только смачивать губы. Нужно привыкнуть.

— Стоит привыкать? А шоу? Ты обещал.

— Будет, — я, как советовал сам, пригубил. У меня был рецепт особый, с перцем… Мысленно, конечно, содрогнулся. Но виду не подал.

Когда собралось гостей человек десять, распорядитель задул свечи на столпе посреди сцены. Рассказать о том, как это было? Нет? Я даже не знаю, сохранилось ли оно сейчас. Шоколад, я знаю, не сохранился… Но это была игра. Так хорошо спрятанная под перьями и льняным полотном, под рядами бус из бирюзы и зеленого камня, чтобы не возмутить искушенную особу из женского журнала своей «ненастоящестью». И достаточно ненастоящая для того, чтобы я мог вести свою партию. В общем, когда на сцене остался только шоколад, стекающий томительно по бронзовой коже, и в зале стало так тихо, что звук падения капель на доски отдавал металлом, — Катерина тихонько убрала руку из-под моей ладони.

— Слушай, я пойду подышать?

— Я с тобой. Покурю.

— Ладно…

Тем, кто оставался, было, в общем-то, все равно, шумим мы или нет. Но мы ушли тихо. В верхнем зале не было никого. На веранде кто-то, совершенно неразличимый, может быть, даже за углом, — тоже курил. Я почувствовал запах «Смуглой Девы».

Катерина оперлась на каменную ограду, смотрела на горы, до того близкие, что они наполовину заслоняли огненные небеса. Свет из окна падал ей на щеку, на губы, оттененные коричневым. Пауза наступила в нашей пьесе, не очень-то предусмотренная, но вполне неизбежная. И даже то, что мы молчали, имело свой ритм. Я не спешил докурить, она, слегка улыбаясь, вдыхала ночную призрачную прохладу. Связь между нами уже была, нужно только…

— Что? — Катерина вдруг обернулась.

Под навесом, в полутени, — тот, другой курильщик. Сигара его тлела, не давая света.

— Звезда! — хриплым голосом сказал этот некто. Сигарный огонек описал полукруг и пригас. На пальце простертой руки искрилась небесная точка. Что-то путеводное, или просто яркое в здешних широтах. Сириус, должно быть.

— Звезда так близка… Простите, сударыня, — он выступил на свет и оказался рыжим, бородатым, уже немолодым. — Портрет не желаете ли?

Я пожал плечами на недоуменный взгляд Катерины. Такого сервиса здесь раньше не водилось.

— Какой портрет?

— Маслом, сударь. Я пишу маслом.

— У меня нет времени позировать, — мягко сказала Катерина, а сама уже там прогнулась, тут руки расположила, бровью повела…

— Я напишу за пятнадцать минут.

— Шутите! Что же это будет?

— Вы. Не просто сходство. Поверьте. Испытайте.

Он не заискивал. Просил нас, но как-то вызывающе.

— Добро, — Катерина окончательно приняла позу, испанскую, я бы сказал. Выпрямилась в струну и нахмурила брови.

— Не надо, — сказал рыжий. — Сядьте вон там, у окна, под светом. Там есть камень.

Катерина хмыкнула и обернулась снова ко мне. Я посмотрел на часы.

Рыжий согнулся, чем-то загремел и зашуршал. «Основа у меня готова», — бубнил он. Резкий запах перебил все прочие. Маляр устроился на ограде. Он даже не глядел на Катерину и странно, размашисто водил обеими руками над куском картона, зажатым между колен. Никогда не видел, чтобы так писали маслом… да и вообще…

— Готово. Извольте убедиться.

Катерина смотрела на картон, — мне ничего не было видно, и лицо у нее было очень странное. Она могла бы рассмеяться, взорваться гневом, всплакнуть, изумиться — все сразу, все это перебежало мгновенно по бровям, скулам, губам, подбородку. Осталось только изумление.

— Ты посмотри, — она подтолкнула мастера ко мне. — Однако?