Аэроплан для победителя

Решили – чтобы отпроситься в церковь, любой повод хорош, и Танюша может хоть всю службу молиться за Селецкую, а Алеша просто постоит рядом, чтобы батюшка его видел. И пусть изобразит полнейшее раскаяние, отбивает земные поклоны хотя бы. Или он не актер, или считает себя принцем Датским, а сам не в состоянии на часок проникнуться сознанием собственной греховности?

Этот разговор состоялся между двухчасовой репетицией и концертом. Танюша хорошо вошла в роль Ореста – быть бойким мальчиком ей нравилось. Только Селецкая в пляске с гетерами обнимала их пикантным образом, к радости публики, а Танюше было неловко. И ладно бы Генриэтту – вон подружки-гимназистки тоже порой страстно обнимаются, особенно встретившись после каникул. Но Эстергази, которая жеманничает и кокетничает, вертя плечами и выставляя ножку?! Это было выше Танюшиных сил.

Перед началом концерта выяснилось, что нет Лабрюйера.

– Невелика потеря, – сказал, подумав, Кокшаров. – Вот что Селецкой нет – это скверно. Зиненочек, тебе придется самой вытаскивать эту телегу. Дважды поменяешь туалеты. Будешь петь «Песенку Фортунио», ту ариэтку из «Цыганского барона», чардаш из «Летучей мыши»… Да, «Летучая мышь»! Госпожа Полидоро, как насчет куплетов Адели? Публика их любит!

Концерт прошел лучше, чем надеялись. Публика сбежалась скорее из любопытства – новость об аресте Селецкой облетела весь штранд, и нужно было держаться бодро, стойко, независимо, всем видом показывая – служить по Селецкой панихиду еще рано. Репортеры пытались пробиться за кулисы, чтобы задавать дурацкие вопросы, их не пускали. Спасаясь от их внимания, труппа, когда стемнело, покинула концертный зал не через калитку, а с другой стороны, через забор.

Ночевать Лабрюйер не явился. А прибыл аккурат к завтраку, первым поездом. Вид у него был такой, что Стрельский ужаснулся:

– Боже мой, либо вы всю ночь провели с ненасытной прелестницей, либо на вас всю ночь возили воду!

– Второе вернее, – заметил Енисеев.

– Придумайте что-нибудь правдоподобное, – посоветовал Лиодоров. – Хозяин зол, как черт.

– Живот схватило. Ездил к своему врачу, – тут же ответил Лабрюйер.

Артисты переглянулись – когда схватывает живот, бегут не на железнодорожную станцию, чтобы провести час в поезде, а совсем в другое место.

Невзирая на милосердные советы, Лабрюйер именно так и сказал Кокшарову, невзирая на присутствие дам.

– Еще один такой приступ – и можете из Риги не возвращаться, – ответил на это Кокшаров. – А теперь – всем репетировать «Елену»! В костюмах! Николев, сбегайте за извозчиками.

Когда приехали в концертный зал, оказалось, что Лабрюйера опять нет. Когда и как его потеряли – никто не понял.

Блудный Аякс появился час спустя, причем вид у него был довольный. Ему повезло – Кокшаров рассердился на Эстергази, Терская вступилась за актрису, началась склока, и когда заново погнали спектакль, опуская вокальные номера, Лабрюйер уже выходил в обнимку с Енисеевым особой, нарочно для Аяксов разработанной поступью: как будто правая нога Енисеева и левая нога Лабрюйера были связаны веревочкой. Потом, правда, веревочка развязывалась, и четыре ноги плели замысловатые кренделя, цепляясь друг за дружку. Все это, сопровождаемое куплетом «Мы шествуем величаво», заставляло публику киснуть со смеху.

Танюша удостоилась похвалы – за неимением Селецкой, она была вполне приличным Орестом, и вокальные номера ей удались неплохо. Николев, игравший Агамемнона, по сюжету – Орестова папеньку, тоже ее втихомолку похвалил и даже поцеловал ручку, при этом оба прыснули: хорошие же рожи будут у труппы, когда все узнают про венчание!

До четверга Танюше с Николевым нужно было еще один подвиг совершить – купить наконец Алеше велосипед. И они его совершили – в Майоренхофе как раз был магазин, где торговали и рижскими велосипедами «Лейтнер», и французскими «Клеман», и английскими «Ровер». Через полчаса выяснилось, что Николев не столь уж лихой велосипедист, как сам о себе рассказывал, и едет не по прямой линии, а по такой, которую в гимназии называют «синусоида».

Узнав, что молодежь собралась в дуббельнский храм помолиться, Терская остолбенела – во-первых, не ждала от Танюши такого всплеска религиозности, а во-вторых, проснулась совесть – ей и самой не помешало бы попросить Господа, чтобы пришел на выручку подруге. Но в этой суете и нос-то попудрить забываешь, а не то что молитву прочитать…

Танюше с Николевым было предложено пойти в эдинбургскую церковь, где собираются столичные аристократы, но они наотрез отказались. Сказали – молиться нужно там, где никакие светские господа не отвлекают, потому что нужно всю душу вложить – речь не о чужом человеке, речь о Валентиночке Селецкой! Потом они сели на велосипеды и покатили в Дуббельн, а Терская, Полидоро, Эстергази, Лиодоров и Водолеев все-таки пошли в Эдинбург, в прекрасную деревянную церковь, украшенную совершенно кружевной резьбой.

Молилась Танюша искренне, от души, а после службы они с Алешей подошли к батюшке и пообещали приехать утром.