Аэростаты. Первая кровь

Вскоре меня посетил отец Даниель.

– Еще не поздно отказаться, – сказал он.

Я вспылил:

– Почему вы так говорите? Мне казалось, что я вам симпатичен.

– Вот именно. Этим браком возмущена ваша семья.

– И вы считаете, что у нее есть для этого основания?

– Нет. Но мне бы не хотелось, чтобы вы однажды пожалели, что женились на моей дочери.

– Я не буду об этом жалеть уже потому, что она ваша дочь. Видите ли, драма моей жизни в том, что отца у меня никогда не было. Вы для меня – воплощение идеального отца.

Растроганный этим признанием, мой будущий тесть больше не спорил.

В день свадьбы Пьер Нотомб попытался проделать с ним тот же опыт, что и с Даниель. Я так и не узнал, что ответил ему тесть, но видел, как Дедушка отходит от него мертвенно-бледный, с видом человека, потерпевшего сокрушительное поражение. Больше вопрос о якобы низком происхождении моей жены не поднимался никогда.

Дипломат не сразу уезжает за границу. Сначала он два года работает в Министерстве иностранных дел, изучает, кто будет его собеседниками в следующие сорок лет.

В начале осени 1961 года Даниель объявила мне, что беременна. Меня потрясло это известие: скоро я сам стану тем, кого мне всегда так мучительно не хватало.

– Это будет в конце мая, – сказала она.

– Ты приготовила мне самый прекрасный подарок ко дню рождения, какой только может быть, – ответил я.

Я и сам не знал, насколько попал в точку. Беременность протекала без осложнений, и, по всем признакам, младенец должен был родиться 24 мая.

Увы (если можно так выразиться), 23 мая около шести вечера Даниель почувствовала первые схватки.

– Держись! Еще несколько часов, и наступит двадцать четвертое число, – воскликнул я.

Она бросила на меня взгляд, ясно говоривший, насколько я глуп и ничего не понимаю.

В половине двенадцатого ночи Даниель родила мальчика. В те времена отцу не позволяли присутствовать при родах, и от обморока я был избавлен. Меня позвали, когда ребенка начисто отмыли от крови.

Мы назвали сына Андре, в честь моего отца. Тот, кто сделал меня отцом, мог носить только отцовское имя. Взяв его на руки, я ощутил такую любовь, что не смог ничего сказать.

Андре был ребенком хрупким и беспокойным. Он часто болел. Пьер Нотомб, с которым мы помирились, пожаловал в Брюссель, взглянуть на своего первого правнука. Он прочел только что написанные стихи, и младенец, казалось, выслушал их с волнением.

– Я знал, что наш Андре будет поэтом, – заявил патриарх.

Я брал Андре на руки и прижимал к груди всякий раз, когда не боялся его разбудить. При каждом объятии повторялось таинство: в моем сердце разверзалась бездна любви, пустая и полная одновременно. Меня терзал громадный вопрос. Я отчетливо чувствовал, что отцовство – мое призвание, но не имел ни малейшего представления о том, в чем оно состоит.

Я рассчитывал, что ребенок сам меня научит.

Первое свое назначение я получил в Конго, которое недавно добилось независимости. Мы с Даниель и Андре переехали в столицу, которая вскоре стала носить имя Киншаса.

Сказать, что я противник колониализма, значило ничего не сказать. Я был на седьмом небе от счастья, открывая для себя эту отныне свободную страну.

Летом 1964 года бельгийский посол назначил меня консулом в Стэнливиль. Оставив семью в столице, я перебрался туда и вступил в новую должность. Конго в это время было охвачено бурными внутренними распрями; с момента обретения независимости по всей стране назревал мятеж под марксистскими лозунгами.

Шестого августа начался захват заложников, которому суждено было стать самым массовым в двадцатом веке. Городом завладели мятежники, и все полторы тысячи его белых жителей превратились в заложников. Новые хозяева Стэнливиля известили столичные власти, что если те не согласятся на их условия, заложники будут казнены.

Требования их были просты: они добивались признания своего государства на востоке, Народной республики Конго со столицей в Стэнливиле. Было ясно как дважды два, что победой на востоке они не ограничатся. Что они хотят захватить всю страну.

Я рассказываю об этом в прошедшем времени, хотя с тех пор ничего не изменилось. Сейчас ноябрь, захват заложников начался в первых числах августа. Мне кажется, что я нахожусь здесь целую вечность.

Мятежники быстро рассортировали белых в “Палас-отеле”. Пожилые, беременные и больные могли жить в номерах. Всех остальных заложников, и меня в том числе, согнали в главный холл гостиницы; отныне вся наша жизнь протекала там.

Каждое утро к нам приходили мятежники с автоматами и заявляли:

– Ваше правительство до сих пор нас не признало. Мы вас всех убьем.

Каждое утро я предлагал им себя в качестве переговорщика:

– Это дельный план. Но я как бельгийский консул советую сначала поговорить.