Афанасий Фет

Влиянием «чернокнижной» атмосферы, видимо, объясняется и усиление телесного и чувственного начал в фетовской лирике. Оно проявляется и в сгущении вещественных деталей, как в стихотворении «Лес» («В глухой дали стучит топор, / Вблизи стучит вертлявый дятел. / У ног гниёт столетний лом, / Гранит чернеет, и за пнём / Прижался заяц серебристый; / А на сосне, поросшей мхом, / Мелькает белки хвост пушистый»), и в том эротическом напряжении, которое зоркий на такие вещи Дружинин подметил в стихотворении «Пчёлы», где оно создаётся и самим заглавным образом, и упоминанием очень телесных деталей («Сердце ноет, слабеют колени»), и вписанными в текст «речевыми жестами» («Нет! Постой же!», «Черёмуха спит! / Ах, опять эти пчёлы под нею!»). Здесь страсть предстаёт не как захваченность лирического героя, его возлюбленной и мира вокруг общей «музыкой», но как настоящее эротическое томление, материализованное в образах природы. Стремление быть чувственным проявляется и в готовности поэта прямо называть эмоцию, которую испытывает его лирический герой. В стихотворении «Какое счастие: и ночь, и мы одни!..»

слово «любовь» и производные от него употребляются пять раз в двенадцати строчках. Особенно заметно это в антологических стихах, например в пронизанном чувственностью «Ночь весенней негой дышит...», построенном на параллелизме, напоминающем тютчевские приёмы:

Ночь весенней негой дышит,
Ветер взморья не колышет,
Весь залив блестит, как сталь,
И над морем облаками,
Как ползущими горами,
Разукрасилася даль.

Долго будет утомлённый

Спать с Фетидой Феб влюблённый;
Но Аврора уж не спит,
И, смутясь блаженством бога,
Из подводного чертога
С ярким факелом бежит.

Поощряемому литераторами круга «Современника» Фету стало казаться, что поэзия может доставить ему неплохой заработок, что она дорого стоит уже в буквальном смысле слова. Некрасов по совету Тургенева, чьим суждениям в это время доверял, пригласил Фета «в исключительные сотрудники “Современника” с гонораром 25-ти рублей за каждое стихотворение»²⁴⁶. Это были не просто хорошие, но почти неслыханные в то время деньги (если, конечно, Фет не запамятовал реальные условия договора). При такой оплате только за стихи в двух первых номерах «Современника» 1854 года Фет должен был заработать 325 рублей — очень большую для него сумму. Тем не менее он вскоре решил, что «продешевил» и Некрасов не только не сделал ему благодеяние, но и поймал в ловушку, воспользовавшись его журнальной неопытностью, о которой он пишет в воспоминаниях, несомненно при этом лукавя — опыт отношений с журналами у него к тому времени был немаленький.

Эту мысль смог внушить поэту другой опытный издатель — Андрей Александрович Краевский, чьим молчанием в ответ на присланные в его журнал юношеские стихотворения Фет когда-то был обижен. Вступив на почву продажи своих стихотворений, Фет попал в область конкуренции на литературном рынке, существовавшей между в общем идейно близкими «Современником» Некрасова и Панаева и «Отечественными записками» Краевского. Возможно, не понимая, что предложенный ему Некрасовым договор в значительной степени направлен против Краевского, Фет не видел для себя серьёзных причин принадлежать исключительно к некрасовской «партии» (эта позиция разделялась и другими членами «весёлого общества»), как не видел и препятствий ни для знакомства с Краевским, ни для посещения его шумных и несколько хаотичных «четвергов», где принимались все подряд, тогда как круг «Современника» был более узок и гости приглашались избирательно. Фет описал в мемуарах первый небольшой литературный скандал, главным героем которого он стал:

«Однажды Тургенев объявил мне, что Краевский желает со мною познакомиться, и мы отправились в условленный день к нему.

После первых слов привета Андрей Александрович стал просить у меня стихов для “Отечеств[енных] Записок”, в которых я ещё во времена Белинского печатал свои стихотворения. Он порицал уловку Некрасова, заманившего меня в постоянное сотрудничество. — Это уж какая-то лавочка в литературе, говорил он.

Хотя я и разделял воззрение Краевского, но считал неловким нарушать возникшие между мною и “Современником” отношения. Вернувшись от Краевского, я высказал Тургеневу свои сомнения, но он, посоветовавший мне согласиться на предложение Некрасова, стал убеждать меня, что это нимало не помешает дать что-либо и Краевскому. К счастию, новых стихотворений у меня не оказалось, но от скуки одиночества я написал прозою небольшой рассказ “Каленик” и отдал его в “Отечеств[енные] Записки”. Появившееся на страницах журнала имя моё воздвигло в Некрасове бурю негодования; он сказал, что предоставляет себе право печатать мои стихотворения не подряд, а по выбору, в ущерб моему гонорару»²⁴⁷.