Афанасий Фет

Фет отправился из Кронштадта 23 июня 1856 года на большом почтовом пароходе «Прусский орёл». Через трое суток он высадился в Свинемюнде, откуда на пароходе по Одеру добрался до Штеттина. Переночевав в гостинице в этом, по его впечатлению, типично-заурядном европейском городе, Фет направился на поезде в Берлин. По дороге от Свинемюнде до Берлина он замечал не столько природу, сколько то, как немцы её используют, строя на практических и рациональных началах своё прочное благополучие. В частности, наблюдая, как машины непрерывно расчищают русло Одера, при этом добываемый ими ил «не идёт даром» — «окрестные поселяне с радостью накладывают его, в виде плотины, вдоль плоских берегов, и мало-помалу образуется защита от наводнения и в то же время полоса самой плодородной почвы», Фет констатировал: «...Не может не поразить эта жизнь, которой, как в хорошо устроенном корабле, не пропадает даром малейший закоулок. Тут воспользовались всем. Наука, труд, капитал, опыт, искусство сосредоточили свои силы к достижению возможного порядка и благосостояния»²⁸¹.

После быстрого путешествия в удобном вагоне остановившись в берлинской гостинице, Фет легко вошёл в роль любопытного туриста — принялся осматривать модные, вызвавшие наибольший шум в прессе «архитектурные» новинки, в первую очередь открытый совсем недавно конный монумент Фридриха Великого работы Кристиана Даниэля Рауха на знаменитой улице Унтер-ден-Линден. Памятник показался ему «истинно прекрасным», но неудачно размещённым: «Спрашивается: откуда её (статую. — М. М.) смотреть?»²⁸²

Не мог он пройти и мимо творения Фридриха Августа Штюлера — Нового музея, строительство которого завершилось в 1855 году. Всюду были видны следы только что оконченных или ещё идущих работ. Архитектура здания («чисто-греческая») и замысел представить на экспозиции как бы саму историю скульптуры понравились, роспись же (тоже ещё не завершённая), выполненная модным художником Вильгельмом фон Каульбахом на античные и библейские сюжеты, вызвала противоречивые чувства. С одной стороны, Фет не раз называл его гениальным, с другой — считал его творения слишком «дидактичными», насыщенными символами, как бы заслоняющими непосредственную «правду» изображении. В путевых очерках, написанных по горячим следам пребывания в Берлине, Фет, воспользовавшись этим поводом, едва ли не впервые публично выступил против дидактизма и умствования, «идейности» искусства (конечно, это было выступление против Чернышевского и в поддержку Дружинина, хотя ни одно имя не было названо и о русском искусстве не упоминалось): «Главный недостаток его (Каульбаха. — М. М.) произведений принадлежит не ему, а веку. Этот недостаток — символичность, дидактизм. Не говоря о театральности некоторых фигур, например, первосвященника в “Разрушении Иерусалима”, не могу не сказать, что картины Каульбаха не видения художника, перенесённые на стену, а диссертация на степень доктора философии, написанная кистью»²⁸³. «Дидактизм и преднамеренность сильно вредят современному искусству», — резюмировал Фет.

Тем же, показалось поэту, грешило египетское искусство — иносказательное, символическое и уродливое, огромная коллекция которого была представлена на третьем этаже Нового музея. Зато «греческий» второй этаж вызывал у автора антологической лирики ощущение глотка воздуха. «Нет! нет! пойдёмте скорее во второй этаж, — призывал автор очерков «Из-за границы», — там древняя Греция. Там сухой жезл символа прозяб и распустился живыми, неувядающими цветами мифа. Там нет сентенций. Там один закон, одно убеждение, одно слово — красота»²⁸⁴. Не прошёл он мимо ещё одной пользующейся известностью новинки, уже несколько более низкого сорта, — заведения Кроля, огромного дворца, построенного в районе Тиргартен и предназначенного для разнообразных «увеселений»; среди них были тир, буфет и театр; игру его актёров путешественник счёл «чудовищной», а пьесу — «ничтожной».

Путешественник полюбовался также учениями прусских драгунов и кирасиров, поговорил о ценах на корма для лошадей и сроках производства офицеров с любезным майором, оказавшимся принцем Мекленбургским, посетил местный танцзал, где специально нанятый «танц-директор» вальсировал по очереди с каждой из немногочисленных зашедших туда дам, и отправился, снова поездом, из Пруссии в Саксонию, не переставая по дороге восхищаться тем, как много могут извлекать немцы из скудной неплодородной земли.