Афанасий Фет

Впрочем, теперь они подходили к концу. В тесном дилижансе он за день добрался до Гофа, где пересел на поезд и через Баварию приехал во Франкфурт-на-Майне, который его разочаровал, несмотря на живописный вид на реку, необычайно проворных кельнеров и поразившие воображение своей длиной туннели, по которым поезд иногда двигался целых три минуты. Во Франкфурте Фет уже бывал, а потому задерживаться не стал. Посетив ещё Дармштадт (подробностей он не сообщил), по случаю заехав в соседний славный своим университетом Гейдельберг, он прибыл в Страсбург — город интернациональный, в котором кончалась Германия и начиналась Франция: «Дома немецкие, большая часть населения говорит дурным немецким языком, хотя все понимают по-французски...» Здесь его ждало ещё одно сильное эстетическое впечатление, подтверждающее их с Дружининым взгляды, — Страсбургский собор: «Это не наши современные здания, в которых холодные камни сплочены с целию укрывать человека в ничего не говорящих клетках от непогоды. Тут, слава Богу, нет внешней цели или, по крайней мере, она вся принесена в жертву идеалу. Этот камень, светло и легко вознесённый верою из праха, — это возвышенная, страстная песнь мистического хора, окаменевшая под небом. Взглянув на сквозящую башню, на тонкие, воздушные колонны, её облегшие, не веришь глазам. Кажется, от малейшего дуновения всё рухнет, — а между тем всё это вечно»²⁹¹.

В общем, Германия Фету не просто понравилась — он во многом увидел в ней доведение до высшего воплощения того идеала общественной жизни и отношений человека к природе и окружающему миру в целом, который недавно высоко оценил в Эстляндии. Фет замечал и комические стороны немецкого характера и с удовольствием подшучивал над ними: «Перед вами современный немецкий идеал, когда немец, с сияющим лицом, объявляет, что в их курфиршестве три туннеля, что Геббель вышел двадцатым изданием или что затевается процессия, в которой все цехи будут на повозках отправлять свои занятия, то есть портные шить, сапожники тачать, типографщики печатать и т. д.». Но одновременно этот идеал, выраженный в гётевской поэме «Герман и Доротея», вызывал у него огромную симпатию: «Более или менее гористые части Германии, покрытые виноградниками, пересечённые каменными заборами, калитками у спусков по каменным плитам, с населением, носящим бессознательно и сознательно во глубине души идеал домовитости (Hauslichkeit) и дышащим, чем ниже слой общества, более и более той непосредственной идиллией, которая составляет основу германского характера»²⁹². Навсегда полюбив этот идеал, Фет отправился в Париж — знакомиться с французской жизнью.

Франция, куда «прогрессивные» образованные русские люди ездили, как в паломничество к Святым местам, Фету не понравилась с самого начала. Уже местность между Страсбургом и Парижем, пересечённая им на очередном поезде, выглядела для него как «однообразная равнина, по которой все дороги, канавы и межи засажены высокими тополями, придающими стране вид шахматной доски»²⁹³. Природа Франции и её сельское хозяйство то ли не заинтересовали путешественника, то ли не удовлетворили; во всяком случае, в своих путевых заметках он практически ничего об этом не написал. Всю Францию представил у Фета Париж, в котором он поселился на улице Гельдер в одноимённом отеле, причём «старался устроиться по возможности дёшево и действительно достиг в этом отношении некоторого совершенства, занявши... в пятом этаже две весьма чистых, даже щеголеватых комнаты за 40 франков (10 р.) в месяц. Правда, штукатурка потолков представляла крутой перелом, скашиваясь по направлению к окнам и сообщая таким образом квартире значение мансарды»²⁹⁴.