Афанасий Фет

И с природными препятствиями, и с человеческим фактором приходилось бороться способами, изобретаемыми применительно к конкретным случаям. Многие из них оказались эффективными. Видя недобросовестность рабочих, Фет перестал давать задаток. Для увеличения ответственности работников, нанимаемых на год, он придумал заключать с ними письменный контракт, не имевший, конечно, никакой юридической силы, питая надежду на «врождённый трепет, с которым русский человек смотрит на всякую грамотку»^{406}, и магическая сила «официальной» бумаги в целом срабатывала. В каких-то случаях пришлось прибегнуть к труду бывших крепостных, а теперь временнообязанных Шеншина. Для отражения набегов крестьянской скотины Фет вырыл вокруг одного клина канаву. Пруд, оказавшийся мелководным, он смог наполнить, применив познания в физике. Молотильный сарай купил у зятя, А. Н. Шеншина; чуть ли не ежедневно ломавшуюся молотильную машину починил с помощью механика-дилетанта. В ответ на сговор мужиков, требовавших за перевозку полученного хлеба к покупщику по 60 копеек с четверти, дождался снега и заставил их существенно сбавить цену. Один из важнейших уроков, которые извлёк Фет из самых первых хозяйственных дел, заключался в том, что хозяин должен управлять имением исключительно лично. И этот вывод укрепил его планы практически полностью отказаться от московской жизни.

Постоянная «борьба с природой», представлявшаяся Боткину такой поэтической, требовала от «фермера» огромного напряжения душевных и физических сил, твёрдости характера, готовности учиться на ошибках и извлекать уроки из неудач. До идеала довольства, основанного на разумном труде и рациональном использовании того, что давала природа, было далеко — делались только первые шаги, и они были невероятно трудны. Но Фет, готовый идти дальше, был счастлив. 14 сентября 1860 года, в разгар хлопот своего мужа по устройству дома, Мария Петровна сообщила Надежде Кондратьевне Боткиной: «Фет постоянно очень занят, встаёт в 6 часов и к вечеру так устаёт, что в десятом часу начинает дремать, как брат Петенька, но, несмотря на все хлопоты, он ужасно доволен своим положением». 12 сентября 1861 года, жалуясь Боткину на жизнь, рассказывая, как безнадёжны многие его усилия, Фет писал: «Нет, у нас хозяину нужно всё знать, и я в это время многому научился. Если я досадую на неудачи, то по естественному желанию идти вперёд, а не двигаться назад» — и твёрдо резюмировал: «Я убеждён в одном, что делаю, быть может, многое и не так, но делаю насколько могу и насколько понимаю»^{407}.

Это движение вперёд Фет не мыслил без сочувствия и помощи своей «Доротеи». В том же письме Боткину землевладелец и супруг писал: «Но как ни тяжело бороться со всем этим, у меня по крайней мере есть цель, я вижу хотя отдалённый берег, и я надеюсь, что если Мари мне поможет, то мы выберемся на чистую воду. Ей, может быть, и тяжело будет провесть со мной эту зиму в деревне, хотя я сделаю всё, чтобы ей не было скучно. Выпишу журналов и проч. Но как-то совестно мне отказать ей в этом, а делать нечего. Чувствую, что зашёл слишком далеко, чтобы воротиться… Без Мари мне в деревне не жить»^{408}. И мало-помалу его супруга, поначалу шокированная глушью, в которую попала, начала привыкать к новой жизни, находить в ней интерес и прелесть. Сказались любовь и забота, которыми Фет, урывая время от хозяйственных дел, старался её окружить. В цитированном выше письме Мария Петровна признавалась: «Сегодня ровно неделя, как мы живём в своём имении, дом уже начинает принимать другой вид. Фет мне накупил цветов, а моя гостиная вся заставлена деревьями, перед домом разбивается сад и роют пруд, всё это начинает меня интересовать»^{409}.

ПУБЛИЦИСТ

Хозяйство не только отнимало у Фета почти всё время и множество сил. Труды, тревоги и заботы радикально меняли его отношение к миру, в том числе к природе, всегда служившей ему источником вдохновения. «Я люблю и очень люблю природу, но мне теперь, в настоящее время она только пугало. Я иначе, чем ты, смотрю на заходящее солнце. Я или жду, или боюсь дождя. Пруд у нас теперь в саду разлился и горит, как зеркало, а я боюсь, чтобы эта излишняя красота не разорвала моей недоконченной плотины»^{410}, — писал Фет В. П. Боткину 12 сентября 1861 года. Для поэзии, таким образом, не было не только времени, но и, так сказать, основания. Фет не писал лирики три года (малочисленные стихотворения, созданные с 1860 по 1863 год, имеют характер написанных «к случаю»).