Афанасий Фет

Фет готов считать союзником любую власть (станового пристава, исправника, предводителя дворянства, барина), которая сможет принудить нечестного работника к соблюдению порядка и выполнению договорённостей. Фермер-публицист предпочитает систему штрафов как наиболее действенную, но и телесные наказания не вызывают у него ни малейшего протеста: если они помогают, он вполне одобряет их применение. Сетует он на то, что такие меры трудно применить, поскольку начальство находится на стороне работников, а не землевладельцев. На их же стороне, утверждает Фет, и законы. Аргументации этого утверждения посвящена главка «Равенство перед законом», озаглавленная одним из самых «революционных» лозунгов, который публицист хочет обратить против их носителей и пропагандистов. Парадоксально, но, по его утверждению, при творящемся в России хаосе и произволе именно «угнетатель»-помещик является настоящей жертвой беззакония. (Справедливости ради надо сказать, что фетовские инвективы обращены не только против крестьян-работников; объектом его критики становятся и помещики, предающие своё сословие, финансируя подрывные издания вроде «Современника», не выполняя свой долг землевладельцев, пренебрегая своим хозяйством).

Всего этого было уже достаточно, чтобы возбудить гнев оппонентов. Но Фет, по-прежнему руководствуясь практическими соображениями землевладельцев и сельского хозяйства в целом, ещё и резко нападает на крестьянскую общину, становящуюся для революционно настроенной интеллигенции настоящей «священной коровой», залогом социалистического будущего: «Община понятна и разумна как общество, но как владение — она не более как книжничество, если не фарисейство»^{416}. Он также утверждает, что в России не может быть настоящего пролетариата — бедноты, не имеющей возможности заработать на жизнь и влачащей нищенское существование, поскольку потребность в рабочих руках огромная, а всякий нищий — просто бездельник и паразит. Кратко, но горячо Фет ратует за развитие винокурения, видя в нём не источник наживы и средство спаивания народа, позволяющее держать мужика в темноте и покорности, а хорошее подспорье развитию сельского хозяйства: винокуренный завод — отличный потребитель пшеницы и ржи, которую доставлять в другие губернии на хлебозаводы нерентабельно, поскольку перевозка стоит дороже самого зерна; позднее он даже будет защищать продажу вина крестьянам, поскольку это единственная роскошь, которую позволяет себе мужик. В этом же ракурсе автор рассматривает железнодорожное строительство: с одной стороны, оно неизбежно оттянет рабочие руки большим заработком и меньшим трудом (это станет ещё одним лейтмотивом его публицистики), с другой — железные дороги являются благом, поскольку удешевят транспортировку зерна.

Можно сказать, что в этих первых двух частях «деревенских» очерков Фета (в следующем году выйдет третья часть, а затем, после существенного перерыва, четвёртая (1868) и последняя, пятая (1871), которые будут напечатаны уже не в «Русском вестнике») содержатся практически все основные постулаты его общественно-политической позиции, которые сохранятся у него на протяжении всей жизни. Эта позиция, вопреки расхожему мнению, вовсе не «феодально-крепостническая». Фет действительно восхитился в первом очерке крепостной работой, но только как образом порядка, противопоставляя его тому хаосу, в котором пока пребывал вольнонаёмный труд. В споре о том, какое сословие является «передовым» с точки зрения развития сельского хозяйства, он занял сторону помещиков, но при этом основывался на совершенно рациональных аргументах: именно это сословие в силу большей развитости и большей потребности в «прекрасном», в комфортном образе жизни лучше управляется с хозяйством, заводит сады, покупает технику. Помещики пока лучшие «предприниматели», чем крестьяне, и в силу этого имеют право на привилегированное положение. Никакого «священного права» на землю и крепостные души Фет не признает. «Теперь всякий понимает, что фермерское хозяйство такое же чисто коммерческое предприятие, как фабрика, завод и т. д.»^{417}, — пишет он вполне в духе профессора Московского университета Чивилева, чьи прогрессивные взгляды на политэкономию нравились ему в студенческие годы. И позднее Фет будет не раз утверждать, что нет ничего плохого, если дворянские имения переходят в руки купцов или зажиточных крестьян, — они переходят от плохого собственника к хорошему. Поэтому он и отказывается сводить вопрос о равенстве перед законом к равенству сословий: нужно урегулировать не отношения помещика и крестьянина, а отношения покупателя и продавца рабочей силы. В совокупности это взгляды сельскохозяйственной буржуазии, политическая программа нового третьего сословия.