Афанасий Фет

В 1873 году было написано стихотворение «В дымке невидимке…», где снова ощущение любви как музыки, соединяющей человека и мир, при этом присутствует и найденная в конце 1850-х годов эротичность:

В дымке невидимке
Выплыл месяц вешний,
Цвет садовый дышит
Яблонью, черешней.
Так и льнёт, целуя
Тайно и нескромно.
И тебе не грустно?
И тебе не томно?

Истерзался песней

Соловей без розы;
Плачет старый камень,
В пруд роняя слёзы.
Уронила косы
Голова невольно.
И тебе не томно?
И тебе не больно?

В это время Фету было где печататься. Он не желал иметь дело с Катковым, но появились новые возможности. 16 августа 1868 года поэт получил письмо от ставшего одним из редакторов нового славянофильского журнала Николая Семёновича Лескова, ведшего персональную ожесточённую борьбу с нигилистами и видевшего в авторе очерков «Из деревни» единомышленника:

«Милостивый государь Афанасий Афанасьевич! <…> С 1869 года в С.-Петербурге будет издаваться журнал „Заря“. Принимая близкое и живейшее участие в судьбах нового журнала и очень любя Ваши сельские письма, я имею честь просить Вас не отказать нам в Вашем сотрудничестве. Прошу Вас почтить меня Вашим уведомлением: можем ли мы на Вас рассчитывать и заготовить для нас к ноябрю месяцу первую Вашу корреспонденцию, в которой бы желалось по возможности видеть общий очерк состояния помещичьих и крестьянских хозяйств в настоящее время. Затем следующие пусть имеют характер текущих хроник.

Если же у Вас есть какие-либо готовые для печати поэтические Ваши произведения, то не откажите сообщить и их. <…>

Ваш покорный слуга Ник. Лесков»^{480}.

Фет воспользовался и тем и другим предложением. За недолгое время, пока выходила «Заря» (закрылась в 1872 году), он напечатал там несколько стихотворений и, что могло быть ещё важнее для него, четвёртый, заключительный очерк «Из деревни», в котором подвёл итоги не только циклу, но и своему опыту и своим размышлениям о вольнонаёмном труде.

Этот финальный очерк действительно, особенно в начальных главках, выглядит более обобщающим, так сказать, теоретическим. При этом обобщение, кажется, даже выходит за рамки собственно национального опыта: с одной стороны, перерастает в советы любому хозяину, размышления о хозяйстве и экономике вообще, с другой — становится изложением личного идеала настоящего хозяина: «Недовольство собственным экономическим положением, присущее людям, ведёт к желанию его улучшения, то есть к накоплению капитала. Для достижения этой цели необходимо двоякое напряжение: нужно, во-первых, поравняться производительностью с лицом, коего положение вас искушает, а во-вторых, необходимо, при увеличенной производительности, оставаться на первобытной точке потребления, а ещё лучше спуститься в этом отношении до крайне возможного предела. Человек, удовлетворяющий возникающим потребностям по мере возрастающих средств, ничего не наживёт и при первой неудаче почувствует лишения. Дать человеку возможность развитием скрытых в нём сил к высшего рода деятельности достигнуть соответственного ей благосостояния — экономически и нравственно хорошо»^{481}.

Это, несомненно, тот принцип, который сам Фет положил в основу своей деревенской жизни. Из покупки шубы за 150 рублей он устроил целую драму: решившись было на её приобретение, моментально испугался такого расхода и несколько раз писал Боткину, чтобы тот ни в коем случае шубу не покупал, — деньги нужны на настоящие хозяйственные расходы. (В результате Боткин отдал ему шубу, купленную для себя за 80 рублей, которая якобы не подошла).