Афанасий Никитин

В 1477 году грянула новая (и последняя) московско-новгородская война, которая завершилась падением Новгорода и присоединением контролируемых им территорий к Московскому княжеству. Известно, что верхи Новгорода (те, кого иностранные купцы называли «300 золотых поясов») не объединились даже перед лицом поражения и гибели. Кроме того, Москва контролировала дороги Новгорода на восток и могла, закрыв подвоз хлеба, уморить голодом великий город. Наконец, пестрое новгородское ополчение, воевавшее, как в XII веке, босиком и без доспехов, оказалось не в состоянии сопротивляться сильному московскому войску, закованному в броню.

* * *

А потом настала очередь Твери.

Зимой 1485 года скончалась мать Ивана III, инокиня Марфа. Сразу после похорон великий князь объявил Твери войну. Николай Карамзин пишет, какую паническую реакцию это вызвало у тверского князя: «Сей князь, затрепетав, спешил умилостивить Иоанна жертвами: отказался от имени равного ему брата, признал себя младшим, уступил Москве некоторые земли, обязался всюду ходить с ним на войну… Иван III начал теснить землю и подданных Михаиловых».

«Им (боярам) нельзя уже было, – говорит современник, – терпеть обид от великого князя московского, его бояр и детей боярских: где только сходились их межи с межами московскими, там московские землевладельцы обижали тверских, и не было нигде на московских управы; у Ивана Васильевича в таком случае свой московский человек был всегда прав; а когда московские жаловались на тверских, то Иван Васильевич тотчас посылал к тверскому великому князю с угрозами и не принимал в уважение ответов тверского…»

Иван велел новгородскому наместнику, боярину Якову Захарьевичу, идти со всеми силами на Тверь, а сам 21 августа 1485 года выступил из Москвы «со многочисленным войском и с огнестрельным нарядом». Войско было вооружено пушками, тюфяками и пищалями. 8 сентября Иван осадил Тверь и зажег посад. Через два дня (10 сентября) из Твери бежали почти все князья и бояре – «приехали толпой к Ивану Васильевичу и били челом принять их на службу…».

Тверской князь Михаил Борисович мог либо спастись бегством, либо сдаться Ивану. Он выбрал первое и бежал ночью в Литву. Только тогда епископ Вассиан, князь Михаил Холмский и другие князья, бояре и просто земские люди, до конца сохранявшие верность своему правителю, как гласит летопись, «отворили город Иоанну, вышли и поклонились ему как общему монарху России». Иван III принял тверскую делегацию, одновременно запретив своему войску грабить город и окрестности. 15 сентября он въехал в Тверь и в тот же день даровал княжество своему сыну Ивану. Жители послушно целовали крест московскому князю. А погубитель тверской государственности уже слушал обедню в Спасском соборе…

В летописях упоминается, что Иван взял Тверь «изменою боярской». Но, думается, и без вероломства бояр Тверскому княжеству недолго оставалось. Вместе с боярами-предателями достойны упоминания те, кто был до конца с Михаилом Борисовичем. Среди верных соратников тверского князя известен Михаил Дмитриевич Холмский. Он не пошел вслед за своим «старшим братом» в Литву и по приказу Ивана III вместе с женой и сыном был заключен в темницу в Вологде. Только тогда Холмский отрекся от Михаила Борисовича. К слову, мать Михаила Настасью также отправили в заключение в Переяславль – за то, что она якобы пыталась спрятать драгоценности от зоркого пригляда нового московского начальства.

После этого Тверь стала быстро хиреть. Начался массовый «отъезд» боярских семей в Москву, к новому сюзерену. А что такое отъезд одного тверского боярина вместе со слугами и челядью? Это переезд примерно 50–70 человек, большая потеря для тверского населения. Двор боярина пустеет, соответственно постепенно приходят в запустение и соседние постройки, торговые лавки, всякие службы, которые окормляли боярина и его семью. Кроме того, в Москву вывозили из Твери мастеровых – вместе с инструментами, подмастерьями, мастерскими, семьями, домочадцами. В ближайшие триста лет, до воцарения Екатерины Великой, которая обратит внимание на Тверь, этому городу суждено будет жить в состоянии унижения, в мечтах о былых славных временах…

* * *