Афанасий Никитин

Ормуз – самый ближний порт к Индии, но там Афанасию не понравилось: «Велик солнечный жар в Ормузе, человека сожжет». Однако купец отмечает: «Ормуз – пристань большая, со всего света люди тут бывают, всякий товар тут есть; что в целом свете родится, то в Ормузе все есть. Пошлина же большая: со всякого товара десятую часть берут». Не исключено, что там на рынках (а где еще постоянно тереться в незнакомом городе русскому купцу, как не на рынке, среди коллег?) Афанасий услышал, что в Индии очень ценятся лошади. За хорошего породистого жеребца можно получить целое состояние. На все накопленные во время иранских скитаний деньги (Афанасий упоминает сумму «сто московских рублей») он покупает жеребца и из гавани Ормуза устремляется в Индийское (то есть Аравийское) море. Это было второе море в его путешествии.

Впрочем, стоп! В Ормузе ему пришлось задержаться на месяц в ожидании судна до Индии. И вот Афанасий погрузился на «таву» (легкий парусник, построенный без единого гвоздя) вместе с конем и чуть ли не последними двумя золотыми, которые пришлось отдать за проезд. Кони, как рассказывает Никитин, составляли основной груз этого рейса. Их и вправду выгодно было экспортировать на жаркий южный субконтинент. Армии местных правителей требовали новых и новых лошадей, поскольку они в непривычном климате часто гибли от жары и бескормицы. Купцы покупали степных скакунов за 8—10 динаров в Аравии, Иране, золотоордынских степях и продавали в Индии за 100, 200, а то и 500 динаров. Цена на породистых «арабов» доходила и до тысячи.

Плавание продолжалось шесть недель. Поначалу курс тавы лежал в направлении, противоположном Индии, и через десять дней путники увидели Маскат в Аравии – нынешнюю столицу султаната Оман. И лишь потом, по прошествии всего оставшегося времени, перед ними на горизонте забрезжил берег Индостана. Проплыли мимо Камбея, крупнейшего в этих местах порта на Аравийском море. «Тут родится краска да лак», – пишет Афанасий, но не сходит на берег, чтобы организовать их поставки. Между тем корабль двигался на юг, вдоль Конкана – западного побережья Индии, пока наконец не бросил якорь в порту Чаул, в 120 километрах от современного Мумбаи (Бомбея). Как пишет Афанасий: «И тут индийская страна». Тут же начинается и главная часть его записок и приключений.

Сойдя на индийский берег в Чауле, он не задержался в этом городе, поскольку Чаул не был крупным портовым и торговым центром. Афанасий с караваном персидских купцов отправился через небольшие селения Пали и Умри в богатый город Джуннар, стоящий «на скале каменной, не укреплен ничем, Богом огражден. И пути на ту гору день, ходят по одному человеку: дорога узка, двоим пройти нельзя». Тут бы и продать коня с прибытком, но оказывается, что в конях у местного правителя недостатка не ощущается: «Правит тут индийский хан – Асад-хан джуннарский, а служит он мелик-ат-туджару[4]. Войска ему дано от мелик-ат-туджара, говорят, семьдесят тысяч. А у мелик-ат-туджара под началом двести тысяч войска, и воюет он с кафарами двадцать лет: и они его не раз побеждали, и он их много раз побеждал. Ездит же Асад-хан на людях. А слонов у него много, и коней у него много добрых, и воинов, хорасанцев, у него много. А коней привозят из Хорасанской земли, иных из Арабской земли, иных из Туркменской земли, иных из Чаготайской земли, а привозят их все морем в тавах – индийских кораблях».

Тут возникает один из самых пикантных моментов в путешествии, о котором Афанасий сообщает так: «В Индийской земле купцов поселяют на подворьях. Варят гостям хозяйки, и постель стелют хозяйки, и спят с гостями. Если имеешь с ней тесную связь, давай два жителя, если не имеешь тесной связи, даешь один житель. Много тут жен по правилу временного брака, и тогда тесная связь даром; а любят белых людей». Последние две фразы Афанасий записал на татарском языке («Сикиш илиресен ду шитель бересин, сикиш илимесь екъ житель берсен, достур аврат чектур, а сикиш муфут») – видимо, что-то там у него было, раз знал цены на местных «женок», но писать об этом на родном языке не решился. Забавная деталь: уже много лет в переводе Л. С. Семеновым читатели видят этого непонятного «жителя», хотя Никитин имел в виду джитал – мелкую серебряную монету тогдашнего Индостана.

* * *