Афанасий Никитин

Впрочем, о своих финансовых обстоятельствах тверской купец сообщал крайне скупо. «Он ведь был купец, человек торговый, то есть хитрый, себе на уме, – говорит Гончаров. – Соответственно, мы не можем доподлинно знать, сколько денег он при себе имел и как их тратил: как у всякого человека с коммерческой жилкой, один пишем, два в уме». В качестве примера он приводит историю с конем, которого Афанасий Никитин купил в Иране, чтобы продать его с выгодой в Индии. В разных списках «Хождения» эта коммерческая операция описывается по-разному. В одном сообщается, что Никитин купил коня «за 100 рублей», но что это были за рубли, неизвестно. В другом есть упоминание, что конь обошелся ему в 68 золотых футунов, но что имеется в виду – цена коня или расходы на его содержание, тоже загадка. Зато в связи с конем тверской купец упоминает цены на финики, которыми на юге Ирана кормили домашних животных.

«История путешествия Никитина крайне интересна для нумизмата, для историка, – считает Евгений Гончаров. – Как и вообще вся тверская нумизматика представляет огромный интерес: ведь свои деньги в ту эпоху чеканили и в Твери, и в Кашине, и даже в небольшой Городне. Здесь еще много есть чего изучать».

Но в одном Евгений Юрьевич не сомневается: Афанасий Никитин действительно был купцом, и в Индию следовал по делам торговым. Но, как принято говорить, «что-то пошло не так». Такое бывает в бизнесе, и не только во времена Никитина.

* * *

Торговля, тем более международная, на Западе ли, на Востоке – во все времена это занятие оставалось весьма опасным. От купца, пожалуй, требовалось больше храбрости, чем от рыцаря или моряка. Если бы мы могли увидеть с высоты птичьего полета Евразию времен Афанасия Никитина, то обжитые территории показались бы нам крошечными островками в совершенно диком «море» лесов, гор, пустынь, степей. Отправляясь в путь, торговец понимал, что ему придется терпеть и голод, и холод, и жажду, и болезни; а также защищать себя и свое добро от хищных зверей и разбойников. Разбой на пространствах средневековой Евразии был совершенно обычным делом, причем занимались им иногда целые племена, особенно кочевые, а больше всего – феодалы. Пересекая границы частных владений, негоциант каждый раз платил пошлину, но это бы еще полбеды. Знатным сеньорам, эмирам и ханам прямой грабеж торговых караванов представлялся своего рода спортом, позволявшим и силу показать, и пополнять запас денег для раздачи дружинникам, и пиры с турнирами устраивать.

Именно поэтому средневековые купцы никогда не отправлялись в торговые поездки в одиночку. Они либо присоединялись к посольствам, либо собирались в караваны, нанимая в складчину вооруженную охрану. На лошадей, мулов, ослов или быков грузили вьюки с товарами и подарками («задабривать» встречных феодалов и племенных вождей), запасы провианта и воды. Тщательно прятали деньги – в пояс, в подметки, в шапку или иное тайное место и, попросив помощи у Бога или святого-покровителя, трогались в путь. Но, чтобы дойти до цели, необходимо было еще одно: знать маршрут. Средневековые карты выглядели зачастую не менее фантастически, чем романы той же эпохи: никаких точных представлений о местности, границах, расстояниях они не давали. Следовательно, к дальней экспедиции приходилось готовиться, расспрашивая паломников, путешественников и своих же коллег (а конкуренты не всегда говорили правду), быстро ориентироваться на местности, внося необходимые изменения в маршрут.

Еще нужно было запастись хоть какими-то сведениями о том, какие товары в стране назначения пользуются спросом, а какие лучше туда не везти, каковы там обычаи и законы, какие опасности могут подстерегать. И, разумеется, знать языки. Так что негоцианты тогда могли похвастаться, пожалуй, лучшим образованием, чем даже клирики – общепризнанные хранители знания в cредние века. Это обстоятельство как-то принято упускать из виду – что русские купцы в большинстве своем были полиглотами. Тот же Афанасий Никитин, судя по его записям, свободно владел татарским и арабским, мог объясниться на фарси. Наверняка знал какие-то слова и на хиндустани, позже превратившемся в хинди, и на маратхи, распространенном в той части Индии, где он путешествовал.