Аффект Дьявола

На часах восемь, и это удивляет. Во-первых, не думала, что стою у окна, обхватив себя руками, уже битых два часа. Во-вторых, не ожидала, что Слава поднимется с постели так рано.

Он открывает дверцу холодильника, хватает бутылку минералки и жадно припадает к горлышку. Пьёт с совершенно безмятежным видом, в то время, как у меня внутри бушует неконтролируемый ураган эмоций. И всё действительно решено. Я поняла, чего желаю сейчас — уехать к маме, пожить у неё спокойно, пока не приведу голову в порядок, а потом… Наверное, это будет одна из самых коротких историй двух женатых людей, потому что я не хочу больше называть мужем человека, который сейчас стоит передо мной. И буду теперь думать в первую очередь о себе, а не о том, что подумают мама, тётя или соседка с нижнего этажа.

— Что? — удивлённо спрашивает Слава, утолив жажду. Очевидно по моему виду понял, что я едва сдерживаюсь.

— Я переезжаю к маме. Сегодня же. Ждала, пока ты проснёшься, чтобы собрать вещи.

Муж выглядит настолько ошарашенным, что сомневаться в его искренности не приходится. Наверняка не помнит ничего о вчерашнем вечере. Но мне достаточно того, что я помню его досконально.

— Почему? — Он отставляет бутылку, делает шаг в мою сторону, и мне ничего не остаётся, как отступить назад, упираясь спиной в подоконник.

— Я не потерплю к себе такого отношения.

Я ему лгу. Уже терплю, уже сделала то, что настолько не клеится с моими представлениями о семейной жизни, что хоть караул кричи. Но сейчас ещё можно всё исправить.

— Аль… Аль, прости. Я что-то вчера сотворил? Надеялся, что мне приснилось.

На лице мужа — настолько искреннее покаянное выражение, что если бы я была любящей женой, уже бы трижды простила, забыла, и снова простила. Но я не люблю его. И для меня то, что в принципе такое может случиться, неприемлемо.

— Тебе не приснилось. А я очень устала.

Иду в сторону выхода из кухни, но вдруг происходит то, что заставляет меня замереть. Слава бухается передо мной на колени, обхватывает руками и прижимается ко мне. Это случается настолько внезапно, что я ошарашенно застываю, потому что не в силах двигаться дальше.

— Аленька, прости меня. Прости. Что бы я ни творил, прости.

Я инстинктивно вцепляюсь ногтями во впивающиеся в меня руки, оставляю на коже мужа глубокие отметины, но это понуждает его лишь крепче за меня хвататься. Словно он тонет, а я — единственное, что может удержать его на плаву.

— Это больше не повторится, я обещаю. Я тебе клянусь. Больше не буду пить. Теперь приходить стану вовремя, ты только не уходи от меня.

Это так пугает, настолько чужеродно и ужасно, что я окончательно лишаюсь дара речи. Может, он удовольствие получает от такого? Сначала натворить дел, а после — умолять о прощении. Только я совсем не желаю подобного обращения.

— Слав, пожалуйста, отпусти. Я очень устала, правда. Не спала всю ночь.

— Тогда ляг, отдохни. Я сейчас на работу, приду вовремя. Поужинать вместе поедем в ресторан, хорошо?

— Нет!

Сама едва не вздрагиваю от того, как громко звучит мой голос. В нём сквозят отчётливые нотки истерики, но я снова повторяю то, что уже сказала мужу, только увереннее:

— Нет. Я хочу сегодня уехать к маме. Пока побуду у неё.

— А потом?

— А потом посмотрим.

Слава так и продолжает стоять передо мной на коленях и цепляться за меня, а я… Я не знаю, что мне делать. Начать вырываться? Подождать, пока он уже от меня отлепится?

— Хорошо, — наконец выдыхает он и запрокидывает голову. Смотрит снизу-вверх, и во взгляде — искреннее раскаяние. Ему бы найти себе девушку, которая стала бы играть в эти игры и получать удовольствие, они бы совпали во всём и жили бы счастливо. Но эта девушка — не я.

Поднявшись с колен, Слава крепко обнимает меня и шепчет возле виска:

— Но только недолго, идёт? Пару дней. Потом ты мне будешь нужна на фирме.

Эти слова вызывают у меня лишь горькую улыбку. Я собираюсь солгать мужу, что вернусь к нему через пару дней, и причина этому одна — глубоко внутри я всё ещё чувствую страх, что появлялся, когда порой смотрела в глаза Славы.

— Идёт, — выдыхаю я и отстраняюсь. После чего и вовсе сбегаю из кухни. Теперь — наскоро побросать несколько вещей в сумку и сбежать из квартиры, которая не могла стать мне домом, даже если бы я вложила сюда всю свою душу.

Мама просто отступает в сторону, когда я звоню в дверь, словно гостья. Смотрит на сумку, в которую вцепляюсь с такой силой, что больно пальцам. Кивает и произносит непререкаемо:

— Раздевайся, мой руки и сядешь кушать. И точка.

От её голоса и слова «кушать» на глазах выступают слёзы облегчения. Я превратилась в какого-то забитого зверька, который опасается, что его погонит собственная мать из собственного дома.

Когда приземляюсь на своё место, вдруг осознаю, насколько успела проголодаться. Набрасываюсь на спагетти и котлеты с такой жадностью, будто не ела последние несколько недель. Впрочем, и вспомнить, когда питалась нормально — не могу.

— Значит, ушла, — констатирует мама, и на лице её не написано ни неодобрения, ни укора.

— Да. Ушла.